Луи-Себастьен Мерсье - Картины Парижа. Том I

Когда я вижу книгу, одобренную правительством, я могу, не раскрыв ее, держать пари, что она содержит в себе всяческую политическую ложь. Государь может, конечно, сказать: Пусть этот кусочек бумаги стоит тысячу франков, но он не властен сказать: Пусть эта ложь превратится в истину, или: Да будет эта истина отныне считаться ложью. Может быть, он это и скажет, но ему никогда не удастся заставить человеческий ум согласиться с этим.

Что достойно восхищения в искусстве книгопечатания, так это то, что превосходные произведения, делающие честь человеческому уму, не пишутся по приказу и ради денег; они — плод свободного творчества и благородного ума, который развивается, невзирая на опасности, и приносит дары человечеству наперекор тиранам. Вот что делает литератора достойным уважения и что обеспечивает ему признательность будущих поколений.

Бедные неграмотные книгоноши, чтобы заработать кусок хлеба, продают, сами того не зная, самые редкостные произведения человеческого гения, служащие делу свободы, и принимают на себя раздражение должностных лиц, которые редко нападают на самого автора из боязни возбудить против себя негодование общества и заслужить всеобщую ненависть.

Полиция — это сборище негодяев — делится на две половины: из одной создаются полицейские шпионы, сыщики; из другой — стражники и пристава, которых науськивают потом на жуликов, мошенников, воров и прочих, подобно тому как охотник науськивает собак на лисиц и волков.

За шпионами следуют по пятам другие шпионы, которые следят за тем, чтобы первые исполняли свои обязанности. Все они взаимно обвиняют один другого и готовы пожрать друг друга из-за самой гнусной добычи. И вот из этих-то омерзительных подонков человечества родится общественный порядок! Начальство жестоко расправляется с ними всякий раз, когда они обманывают его бдительность.

Таков замечательный порядок, господствующий в Париже. За человеком, который выдан кем-либо или находится на подозрении, устанавливается такая слежка, что малейший его поступок становится известен, и это продолжается вплоть до его ареста.

Описание примет такого человека дает вполне точный портрет, по которому нельзя не узнать его, и искусство рисовать человеческие лица словом усовершенствовалось до такой степени, что лучший писатель, сколько бы над этим ни думал, не мог бы ничего ни прибавить, ни изменить.

Полицейские Тезеи {98} 98 Полицейские Тезеи. — Тезей — легендарный греческий герой, которому, среди прочих подвигов, миф приписывал освобождение соотечественников от разбойников. Последнее обстоятельство и дает повод к сравнению с ним парижских полицейских. все ночи напролет бегают по улицам, очищая город от злоумышленников, и можно сказать, что теперь львы, медведи и тигры по приказу полиции посажены на цепь.

Далее следуют дворцовые шпионы, городские, альковные, уличные, шпионы публичных женщин, шпионы каламбуристов и остряков, — все они известны под именем полицейских шпионов, или мушаров — по фамилии первого шпиона французского двора {99} 99 Мушар (mouchard) — полицейский сыщик, шпион; некоторые производят это слово от фамилии Антуана де-Муши (Mouchy). Муши был профессором Сорбонны и французским инквизитором, упорно боровшимся с протестантами. Он умер в 1574 г. Другие выводят слово «mouchard» от «mouche» (муха): сыщик, подобно мухе, проникает всюду. Правильно, повидимому, второе объяснение. .

Даже знатные люди в настоящее время занимаются этим ремеслом; многих из них величают: г-н барон, г-н граф, г-н маркиз.

Было время, при Людовике XV, когда шпионов было так много, что друзья, собравшись вместе, не могли открыть друг другу душу даже по близко их касающимся вопросам. Министерский надзор приставил часовых к дверям всех зал и подслушивателей ко всем кабинетам. За наивную откровенность в кругу друзей, которая не должна была проникнуть за пределы домашнего очага, наказывали как за опасный заговор.

Эта гнусная слежка отравляла общественную жизнь, лишала людей самых невинных удовольствий и превращала всех граждан во врагов, которые боялись открыться друг другу.

Каждого, имеющего (хотя бы и по принуждению) какое бы то ни было отношение к полиции в хорошем обществе не принимают, и это, конечно, вполне справедливо.

Не менее четверти всего количества прислуги служит в качестве шпионов, и семейные тайны, которые считают великолепно скрытыми, становятся достоянием заинтересованных лиц.

У министров имеются свои собственные шпионы, независимо от полицейских; они держат их на жалованье; это самые опасные изо всех, потому что у них нет такого подозрительного вида и их труднее распознать. Благодаря им министры узнают все, что о них говорят, но пользы они извлекают из этого мало. Они гораздо больше думают о том, как бы уничтожить своих врагов и преградить дорогу соперникам, чем о том, чтобы прислушиваться к свободным и откровенным предупреждениям толпы. О министрах говорят обыкновенно довольно свободно. С почтением здесь относятся лишь к членам королевского дома.

Но придворные тайны распространяются не через шпионов; они распространяются при помощи некоторых лиц, внушающих полное доверие; так, прекрасно оборудованный корабль дает течь благодаря незаметной, неуловимой щели.

Что придает особый интерес всем вообще дворам и нашему в особенности, это то, что действия правительства покрыты известной долей туманности, которая возбуждает желание проникнуть в скрытое, узнать самую суть дела, подобно тому как всякая машина, даже самая гениальная, возбуждает любопытство только до тех пор, пока не рассмотрены все пружины, приводящие ее в действие. Нас привлекает особенно сильно то, что можно постигнуть лишь с трудом. С течением времени все самые таинственные вещи становятся общеизвестными. Язык неизбежно передает все, что видит глаз, а может быть, даже и то, что он только подозревает.

В ночное время спокойствие Парижа охраняется бдительностью ночных сторожей и двумя-тремя стами полицейскими, которые шныряют по улицам, выискивают подозрительных личностей и следят за ними. И все аресты производятся полицией именно по ночам.

Большие фонари, расставленные тут и там, в свою очередь смущают злоумышленников, так что улицы Парижа столь же безопасны ночью, как и днем, если не считать отдельных случаев, совершенно неизбежных при наличии отчаявшихся людей, которым уж нечего больше терять.

В прежние времена случалось, что ночных сторожей секли, — это входило даже в число развлечений мушкетеров и молодых людей из общества, которые забавлялись тем, что разбивали фонари, стучали в двери мирных граждан и безобразничали в публичных домах, где нередко утаскивали только что вынутый из печки ужин, колотили служанку и рвали мундир на являвшемся на шум полицейском. Но все эти выходки были пресечены с такой строгостью, что о подобных развлечениях нет больше и помину. Молодежь больше уже не слывет неукротимой, и теперь ничто не могло бы послужить извинением буйным выходкам.