Луи-Себастьен Мерсье - Картины Парижа. Том I

Этим особенно увлекается молодежь. Платья, юбки, капоты, полотна, кружева, шляпы, шелковые чулки — все составляет предмет обмена. Все знают заранее, что будут обмануты, но нужда берет верх, и в продажу поступает всевозможный товар. Множество людей занимается этой разлагающей торговлей, и представители высшего общества не отстают от остальных.

Челобитчики в судебных процессах; скупающие чужие права в тяжбах; занимающиеся финансовыми операциями; сборщики городских налогов, называемые загребалами [15] Они теперь уже не получают по су с каждого ливра {449} , что составило бы весьма значительную сумму; они получают самое большее шесть денье {450} . Их главный доход составляют авансы. Не владея собственной рентой, эти сборщики недурно наживаются на рентах других. , все лица, берущие на откуп некоторые частные доходы королей и принцев, — все они известны под общим именем дельцов, которое они обычно прикрывают званием адвокатов при парламенте, приобретаемым в Реймсе за пятьсот ливров.

Это звание служит доказательством того, что данное лицо умеет читать и писать; причем особенно усердно оно учится считать. В наши дни над этой наукой смеются, а напрасно: лет четыреста тому назад она далеко не была столь распространена, и как только человек научался читать в книжке, он становился кумом королю. На всем земном шаре и теперь еще не больше одной трехсотой всего народонаселения умеет читать, а может быть, и того меньше.

Прокуроры, нотариусы, судебные оценщики, комиссары, регистраторы и т. п. прекрасно знают силу этих слов; они ласкают их слух. Практика продажи должностей повлекла за собой такое множество нелепых, диких злоупотреблений, что руки опускаются бороться с ними, от удивления немеет язык.

Низшие чиновники живут только благодаря почасной оплате труда. Работа их продолжается обычно два часа, и эти два часа используются ими очень плохо; в тот же день чиновник назначается работать еще два часа и работает так же плохо, так как новые два часа даются ему на эту работу безо всякого основания, а работа оплачивается по баснословно высокой расценке. Каким образом народу удается ссужать государство всеми деньгами, которые у него выкачивают ежедневно? Если об этом немного поразмыслить, нельзя не придти в глубочайшее изумление.

В Париже существует множество людей неопределенного сословия, не имеющего ничего общего ни с буржуазией, ни с военным миром, ни с финансовым, ни с артистическим. Люди, принадлежащие к этому сословию, встречаются как среди буржуа и финансистов, так и среди судей и вельмож, и определить, что именно они собой представляют, — невозможно.

И еще труднее сказать, что́ представляют собою их жены, так как они равняются обычно по тому кругу общества, к которому принадлежат их любовники, а не мужья. Последние вращаются в буржуазном кругу, тогда как их жены, более тщеславные и надменные, хотят иметь дело только с тем классом, к которому принадлежит человек, являющийся главной поддержкой их дома. Их считают весьма порядочными женщинами, так как рука, обогащающая их, скрыта.

Слова Гальбы {289} 289 Гальба, Сервий-Сульпиций (I век до н. э.) — известный римский юрист; о нем упоминает Гораций в своей II сатире. , сказанные им рабу, которого он застал в то время, как тот его обворовывал: Друг мой, я сплю не для всех, так же подходят к Парижу, как и известная фраза Мольера: Вы золотых дел мастер, господин Жосс {290} 290 «Вы золотых дел мастер, господин Жосс» — слова из комедии Мольера«Любовь-целительница» (д. 1, явл. 1). У Сганареля затосковала дочь-невеста; он спрашивает у окружающих, как помочь беде. Каждый дает ему совет сообразно со своей собственной выгодой. Ювелир Жосс советует подарить ей бриллиантовый убор, что, по его словам, всегда радует девушек. На это Сганарель отвечает: «Вы золотых дел мастер, господин Жосс». Ответ Сганареля стал поговоркой; когда хотят дать понять человеку, что его совет не бескорыстен, ему говорят: «Вы золотых дел мастер, господин Жосс». . Этот Гальба притворялся спящим каждый раз, когда великий Меценат {291} 291 Меценат, Гай-Цильний (60—8 до н. э.) — римский государственный деятель; имел большое влияние на императора Августа; был покровителем искусств; прославлен поэтами того времени, превратившими его имя в нарицательное обозначение. ласкал его жену. Но когда один из его рабов вздумал воспользоваться этим, чтобы утащить бутылку его любимого вина, — он открыл глаза, которые закрывал только из желания угодить.

В то время как люди устают, трудясь с утра до вечера, беспечный человек пребывает в совершеннейшей праздности. Никаких дел, никакой службы, никаких занятий, даже никакого чтения. Время от него ускользает; он сам не знает, на что он его тратит. Что дало ему утро? Ровно ничего. Он встал поздно, оделся медленно, пошел немного пройтись; теперь он ждет обеда; потом пообедает. Послеобеденное время пройдет так же, как утро, и вся его жизнь будет похожа на этот день.

Заслуживает ли он имени человека, ведя столь недостойный образ жизни? Но что я говорю?! Он порядком занят: у него красивая жена, двадцать человек слуг; ему позволительно иметь пустое сердце и пустую голову!

У нас уже больше нет любителей галантных приключений, другими словами — людей, которые вменяли себе в заслугу тревожить отцов и мужей, вносить разлад в семью, быть со скандалом изгнанными из того или иного дома и вечно замешанными в какие-нибудь любовные истории. Смешная мода на таких людей прошла, — у нас даже больше нет щеголей, но зато появился тип изящных мужчин.

Изящный не душится амброй; его фигура не принимает в продолжение одной секунды нескольких различных поз; его ум не испаряется в комплиментах, расточаемых до изнеможения; его фатовство носит спокойный, рассчитанный, изученный характер. Он предпочитает заменять ответ улыбкой. Он беспрестанно смотрится в зеркало, и его взоры постоянно обращены на самого себя, точно для того, чтобы обратить всеобщее внимание на пропорциональность его фигуры и на безукоризненно сшитое платье.

Его визиты продолжаются не более четверти часа. Он уже не говорит, что он друг герцогов, любовник герцогинь и непременный участник всех ужинов. Он говорит об уединении, в котором он якобы пребывает, о своих занятиях химией, о скуке, которую он испытывает в высшем свете. Чаще же всего он предоставляет говорить другим. Чуть заметная усмешка мелькает на его губах; слушая вас, он хранит мечтательный вид. Он не уходит внезапно и быстро, но тихо ускользает; уйдя же, он шлет через какие-нибудь четверть часа записку, изображая из себя рассеянного человека.