Unknown - i e8c15ecf50a4a624

Кадеты использовали «парламентский» кризис, чтобы вновь предложить октябристам пойти на «левый центр». «Ведь он (Столыпин.— А. А.),— говорил Милюков,— дав­но хочет от вас отделаться, и вот наступает для него удобный политический момент».' Шидловский оправды­вался, говоря, что «центр» своим поведением не давал основания правительству рассчитывать на то, что прове­денная им мера может встретить его согласие. «Я рад был бы этому объяснению, как я рад вообще настроению, со­зданному в нашем центре,— особенно если это настроение окажется прочным. Но я все-таки должен сказать: не по­тому к вам не обратились, что боялись вашего неодобре­ния, не потому, что боялись, что вы разрушите в корне эту меру, если о ней узнаете. К вам не обратились пото­му, что считали согласие ваше у себя в кармане». Дальше шло предложение союза: «Прошлого не воротишь. Не на­до скрывать от себя, что Дума ранена смертельно»[304].

Но октябристы и на этот раз во всем остались верны себе. Сразу же после роспуска Думы фракцией было «еди­нодушно постановлено»: 1) довести до сведения Столы­пина, что проведение законопроекта о западном земстве по 87-й статье фракция считает незакономерным и по­этому будет голосовать против него, когда он попадет в Думу; 2) в случае применения 87-й статьи внести зап­рос о незакономерных действиях председателя Совета министров; 3) в этом же случае обсудить вопрос о кол­лективном сложении с себя депутатских полномочий[305]. Накануне заседания, 12 марта, Родзянко, П. В. Камен­ский и др. посетили Столыпина и сделали ему заявление

в духе принятого постановления[306]. Дальнейшее поведе­ние октябристов красочно описало «Утро России» в статье Н. Лопатина «Герои отступлений». «Они опять отступают,— восклицал автор.— В этом отношении они неисправимы — хоть брось». Можно подумать, что лидер у октябристов не Гучков, а Куропаткин. Сначала реши­ли сложить с себя депутатские полномочия. Пробыли в этом состоянии минут двадцать, «потом скромно потупи­ли глазки и пошли назад». Возникла идея не утверждать бюджет и не дать денег на броненосцы. «Братцы, на­зад»,— закричал Алексеенко. Было предложено отвер­гнуть законопроект о западном земстве: «остановились, постояли и опять поползли назад». «Назад, бегом марш!» [307].

Последнее отступление октябристов было связано с выбором нового председателя Думы. Вначале они ре­шили выдвинуть «левого» октябриста Алексеенко. Это означало бы избрание председателя вторым, октябрист­ско-кадетским большинством. Однако прыти хватило не­надолго и победила кандидатура Родзянко. Он и был избран право-октябристским большинством. Газета Гуч­кова объявила выдвижение Родзянко «ошибочным ша­гом», заявив, что «левые» октябристы поступили «вполне правильно», голосуя против него[308]. Пикантность этого выступления обнаружилась две недели спустя, когда Родзянко в одном из своих интервью рассказал, что Гуч­ков приезжал к нему домой уговаривать баллотироваться в председатели Думы[309], в то время как публично он объявлял себя сторонником Алексеенко.

В ответ на избрание Родзянко пять членов бюро ок­тябристской фракции вышли из бюро. Некоторые октяб­ристы даже настаивали на выходе из фракции, но их уговорили подождать до осени. Однако бунт «пятерки» длился недолго: через два дня они все вернулись в бюро. Прогрессисты и кадеты расценили избрание Родзянко как полную капитуляцию октябристов. «Выборы Родзян­ко,—указывала передовая кадетского официоза,— есть примирение со Столыпиным. Точнее говоря, это есть сда­ча руководства той части Гос. Думы, которая с П. А. Сто­лыпиным и не ссорилась,— и сдача на условиях, из ко­торых исходил П. А. Столыпин: на условиях преоблада­ния националистской половины Думы над октябрист­ской» [310].

Но и кадеты заслуживали того же презрения, что и их соседи справа. Желая во что бы то ни стало приманить октябристов, они решили голосовать за Алексеенко. Бо­лее того, они заявили, что если и правые поддержат Алексеенко, то, быть может, вся Дума «вернется к тому единодушию», с которым была встречена кандидатура Хомякова. «Это единодушие показало бы, что вся Дума в целом понимает исключительную важность момента». Приведя эти слова и подчеркнув слово «вся», В. И. Ле­нин восклицает: итак, «„вся Дума в целом", не более и не менее. Почаще надо бы вспоминать это при выборах в IV Думу!.. Дело ясное,— продолжал В. И. Ленин,— ра­бочие депутаты и трудовики для кадетов не в счет. Без них, но с правыми, с Марковым 2-м и Пуришкевичем, III Дума есть „вся Дума в целом"... Маленький вопрос о выборе нового председателя Государственной думы еще и еще раз напомнил очень немаловажную истину, что кадеты не демократы, а либерально умеренные бур­жуа, вожделеющие „единодушия" „всей" палаты зубров и октябристов. Конкуренция с октябристами — вот ха­рактер кадетской борьбы с ними» [311].

Далее В. И. Ленин останавливается на финале ка­детских надежд на единодушие «всей Думы». Процитиро­вав слова парламентского обозревателя «Речи» о том, что для «левых» октябристов и кадетов «добрая половина дня прошла в тревоге»: вдруг Родзянко, делавший вид, что отказывается, «возьмет да согласится», В. И. Ленин с уничтожающим сарказмом писал: «Родзянко взял да

согласился. Картина выборов получилась такая, что пра­вые и националисты смеялись весело, хлопали востор­женно. „Левые" октябристы и кадеты молчали упорно, систематически молчали: они проиграли состязание на том поприще, на которое сами встали; они не могли ра­доваться; они должны были молчать» [312].

Подводя итоги второго «министерского» кризиса, В. И. Ленин в специальной статье «О значении кризиса» писал: «Говорят: кризис ставит вопрос о нарушении конституции. На самом же деле кризис ставит вопрос о неправильном представлении октябристов и кадетов от­носительно конституции, о коренном заблуждении обеих партий на этот счет» [313]. Приведя затем слова из статьи Громобоя «Разрытый муравейник» о неоправдавшихся обещаниях, В. И. Ленин делает следующий исключитель­но важный вывод:

«„Обещание 44, по признанию октябристов, не оправда­лось.

Что это значит?

На самом деле политика Столыпина была не обепщ- нием, а политической и экономической реальностью по­следнего четырехлетия (если не пятилетия) русской жиз­ни. И 3 июня 1907 года и 9 ноября 1906 (14 июня 1910 г.) — не обещания, а реальности. Организованные в национальном масштабе представители дворянского крупного землевладения и верхов торгово-промышленно­го капитала проводили, осуществляли эту реальность. И если теперь голос октябристского, московского (а, зна­чит, и всероссийского) капитала говорит: „не оправда­лось 44, то этим подводится итог определенной полосе поли­тической истории, определенной системе попыток „оправ­дать 44требования эпохи, требования капиталистического развития России посредством III Государственной думы, посредством столыпинской аграрной политики и так да­лее. Со всей добросовестностью, со всем усердием, не ща­дя живота, не щадя даже мошны, октябристский капитал помогал этим попыткам и теперь вынужден признать: не оправдалось.