Unknown - i e8c15ecf50a4a624

Значит дело вовсе не в нарушении обещаний, не в „на­рушении конституции 44— ибо смешно отрывать 14-ое марта 1911 года от 3-го июня 1907 года,— а в неисполни­мости требований эпохи путем того, что октябристы и ка­деты называют „конституцией 44» [314].

Неисполнимость эта была обусловлена тем, что страна переживала не конституционный, а революционный кризис. Процитировав слова Громобоя из той же статьи о том, что

для защиты «истины» «не требуется Коперников и Гали­леев», В. И. Ленин с ироней замечает: «Иллюзия, г. Гро- мобой! Без „Коперников и Галилеев" не обойдется. У вас „не оправдалось", без этих не обойдется» [315]. Без революции не обойдется — таков итог второго «министерского» и «пар­ламентского» кризисов.

После «парламентского» кризиса акции октябристов еще сильнее покатились вниз. На дополнительных выборах в Москве по второй курии кадет Н. В. Тесленко легко ос­тавил за флагом октябристского кандидата, заместителя председателя ЦК Союза 17 октября профессора К. Линде- мана. А при выборах в IV Думу расплата настигла и самого Гучкова —он был забаллотирован первой московской ку­рией.

На московском торгово-промышленном небосклоне всхо­дила новая звезда — партия прогрессистов, окончательно оформившаяся уже после выборов в IV Думу (в ноябре 1912 г.), во главе с П. П. Рябушинским, Коноваловым и др. Создание партии прогрессистов было, несомненно, реак­цией московской буржуазии на крах октябризма.

Однако надежды ее лидеров на то, что новая партия/ явится центром, который объединит весь либерально-бур­жуазный лагерь, присоединив к себе «левых» октябристов, с одной стороны, кадетов — с другой, не оправдались. Образование партии прогрессистов было шагом вперед на путях политической консолидации буржуазии. В то же время оно свидетельствовало о бессилии буржуазии соз­дать свою единую «деловую» партию.

Спустя год после нового «министерского» кризиса вы­званная Ленским расстрелом могучая волна революцион­ного рабочего движения нанесла огромной силы удар всему зданию третьеиюньской монархии и подвела окон­чательный итог пятилетней деятельности III Думы. То, чего так боялись реакция и веховская контрреволюция, то, чем они пугали друг друга, наступило. «Ленский рас­стрел,— писал В. И. Ленин,— явился поводом к переходу революционного настроения масс в революционный подъ­ем масс» [316]. Провалились как расчеты Столыпина на дли­тельное «успокоение», так и надежды либералов на победу

ликвидаторства в рабочем движении. Истинные размеры и последствия понесенного помещичье-буржуазной контрре­волюцией поражения лучше всего подтверждались вывода­ми, которые были сделаны идейными вождями ее правого и левого флангов.

«Возможность таких событий после пятилетнего суще­ствования Третьей Думы,— уныло констатировала „Речь“,— служит лучшим показателем ее работ»[317]. В статье «Самозванная власть» Меньшиков делал очень по­казательные признания по поводу первомайской демонстра­ции 1912 г. в Петербурге. «Первое мая в Петербурге,— писал он,— прошло гораздо хуже, чем можно было бы желать». Несмотря на заранее принятые меры, «по чьей- то невидимой команде сотни тысяч рабочих прекратили работу и вышли на улицу». Особенный ужас у автора статьи вызвали высокая дисциплина и организованность стачки. «Именно дисциплинированность,— подчеркивал Меньшиков,— отличает политическое движение от поли­цейского беспорядка. Очевидно, рабочий пролетариат Пе­тербурга уже сорганизован для некоторых совместных дей­ствий. Очевидно, он имеет над собой им признанную ка­кую-то тайную власть, более влиятельную, чем официальное правительство». Общий вывод сводился к тому, что «рево­люционные вожаки уже держат пролетариат в повинове­нии, в условиях постепенного накапливания сил и целесо­образной их траты» [318]. То же констатировал и орган Стру­ве: «вернулось дооктябрьское (1905 г. —А. А.) отношение к власти» [319].

Отныне, как это стало ясным для вождей либерализма, течение политической жизни России будет определяться силами, развязанными Ленской стачкой. «...События раз­вертывались и подтвердили другую сторону формулы ми­нистра (А. А. Макарова.—А. А.): „так было, так будет“»,— писала «Речь»[320]. Ей вторила «Русская мысль»: уличные демонстрации в Петербурге были поддержаны массовыми забастовками. Рабочие отвечали Макарову той же фразой: «так было, так будет». «Надежды на органическое разви­тие,— писал веховец Булгаков,— становятся все слабее».

«Девять десятых русской жизни,— признал полгода спус­тя другой веховец, Изгоев,— течет вне фарватера Госу­дарственной Думы». «Добром это не кончится»,— ве­щал он, ссылаясь на слова Гучкова, который заявил, что считает внутреннее положение страны с точки зрения контрреволюции «безнадежным» [321].

Особую тревогу внушало кадетам явно обнаружившееся банкротство ликвидаторов, которое они связывали с крахом столыпинской «конституции». Тот же Изгоев был вынуж­ден признать, что «Правда» полностью побивает ликвида­торскую газету «Луч» в смысле влияния в рабочем классе. В связи с этим он ставит главный вопрос: «Каково же бли­жайшее будущее „ликвидаторства 44? Кто победит: больше­вики или ликвидаторы?» Ответ его был следующим: «В ко­нечном счете победа будет зависеть не столько от сил и та­лантов борцов, сколько от условий общего политического развития России... Если напору реакции не будет положен предел, если конституционных сил России окажется недо­статочно для мирного государственного преобразования, то большевизм несомненно будет победителем и загонит лик­видаторов в задний угол» [322].

Это писалось уже во времена IV Государственной думы, когда всем, в том числе и Изгоеву, было ясно, что надежд на «мирное государственное преобразование» нет никаких, что страна семимильными шагами идет к новой рево­люции.

НАЧАЛО РАСПАДА

ТРЕТЬЕИЮНЬСКОЙ

СИСТЕМЫ

Выборы в IV Думу. Последний акт третьеиюньского фар­са царизм разыграл уже с IV Думой. Начался он с изби­рательной кампании. На этот раз фальсификацпя выборов, основанная на полицейском произволе, сенатских «разъ­яснениях», кассировании результатов неугодных выборов, фантастических комбинациях с разделением предваритель­ных избирательных съездов по местностям, национально­стям и группам, приняла поразительные масштабы и формы.

Славу Крыжановского как «мага и волшебника» по ча­сти «делания» выборов в III Думу совершенно затмил его преемник товарищ министра внутренних дел Харузин. Он развернул свою деятельность в духе тех рекомендаций, которые изложил нижегородский губернатор Хвостов на заседании Совета министров совместно с губернаторами, посвященном подготовке к избирательной кампании. Реко­мендации эти были таковы, ка'к свидетельствовал позже новый глава правительства, что, будучи произнесены вслух, вызвали неловкое молчание даже у коллег и едино­мышленников *.