Unknown - i e8c15ecf50a4a624

Тот же страх перед революцией обеспечил функциони­рование октябристско-кадетского большинства. После сво­его провала кадеты в третьеиюньский период круто повер­нули к открыто «веховской» политике. «Партия кадетов,— писал В. И. Ленин,— есть партия ,,Вех“» [51]. Во время кам­пании по выборам в III Думу в конце октября 1907 г. ка­деты на своем V съезде объявили, что они идут в Думу для «органической» законодательной работы в качестве «ответ­ственной оппозиции», в отличие от оппозиции «безответ­ственной», т. е. социал-демократов, которым Дума нужна только как трибуна. Еще раньше, в сентябре, лидер каде­тов П. Н. Милюков, зарабатывая своей партии это меотеч-

ко «ответственной оппозиции» в будущей Думе перед пра­выми и октябристами, заявил, что у кадетов есть «враги слева» и что кадеты перестают таскать «левого осла» на своей спине[52]. Чтобы было ясным, что речь идет только о большевиках, а не о меньшевиках, которые по-прежнему остаются друзьями, Милюков писал: «В лице самого г. Плеханова мы имеем дело не с врагом, а с другом... Вот когда победят все эти влияния (меньшевистские.— А. А .), мы скажем спокойно и решительно: у нас нет врагов на­лево» [53] .

Главный смысл решений V съезда состоял в том, что кадеты шли на блок с октябристами в качестве младшего партнера. Попытки нескольких «левых» кадетов воспроти­виться этому закончились тем, что они были изгнаны из ЦК. Октябристы полностью одобрили резолюции кадет­ского съезда. Оценивая его итоги, В. И. Ленин в статье «Приготовление „отвратительной оргии“» писал: «Чтобы законодательствовать в III Думе, надо так или иначе, пря­мо или косвенно, соединиться с октябристами и встать все­цело на почву контрреволюции и охраны ее побед... Прак­тическая проводимость (кадетских законопроектов.—

А .) зависит от октябристов. Выяснить проводимость — значит с заднего крыльца забежать к октябристам. Поста­вить свою инициативу в зависимость от этого выяснения— значит в угоду октябристам урезывать свои проекты, зна­чит поставить свою политику в зависимость от „октяб­рей"» [54].

Итак, соотношение сил в третьеиюньском блоке сложи­лось вполне определенно. Первое большинство господство­вало над вторым; правые верховодили над октябристами, а те в свою очередь помыкали кадетами. Сам октябристский «центр» был очень непрочен и противоречив, поэтому вся­кие сколько-нибудь серьезные осложнения обостряли внутрифракционную обстановку, вызывая угрозу раскола. «Избирательный закон 3 июня 1907 года,— писал

И. Ленин,— „строил" государственную систему управ­ления — да и не одного только управления — на блоке крепостников-помещиков с верхушками буржуазии, при­чем первый социальный элемент сохранял в этом блоке ги­

гантский перевес, а над обоими элементами стояла факти­чески неурезанная старая власть» [55].

Что же касается правых, то их взаимоотношения с офи­циальным правительством в общих чертах соответствова­ли взаимоотношениям этого правительства с придворным окружением, которое В. И. Ленин называл вторым, неофи­циальным правительством. «Дело в том,— указывал

В. И. Ленин,— что у нас, как и во всякой стране с само­державным или полусамодержавным режимом, существует собственно два правительства: одно официальное — каби­нет министров, другое закулисное — придворная кама­рилья. Эта последняя всегда и везде опирается на самые реакционные слои общества, на феодальное — по-нашему черносотенное — дворянство... Огромная масса „правых" в III Думе будет, по крайней мере, в подавляющем большин­стве своем, если не целиком, защищать интересы именно этой общественной плесени и ржавчины, этих „гробов по­вапленных", завещанных нам темным прошлым. Сохране­ние крепостнического хозяйства, дворянских привилегий и самодержавно-дворянского режима — вопрос жизни и смерти для этих мастодонтов и ихтиозавров, ибо „зубры"— для них слишком почетное название» [56]. Кабинет, писал В. И. Ленин, обычно в значительной пасти состоит из став­ленников камарильи. Но в то же время зачастую «боль­шинство кабинета по своему составу не вполне соответст­вует требованиям камарильи. Конкуренцию допотопному хищнику, хищнику крепостнической эпохи, составляет в данном случае хищник эпохи первоначального накопле­ния,— тоже грубый, жадный, паразитический, но с некото­рым культурным лоском и — главное — с желанием так­же ухватить добрый кусок казенного пирога в виде гаран­тий, субсидий, концессий, покровительственных тарифов и т. д. Этот слой землевладельческой и промышленной бур­жуазии, типичной для эпохи первоначального накопления, находит себе выражение в октябризме и примыкающих к нему течениях» [57].

Таким образом, официальное правительство было вы­нуждено ходом экономического развития идти в какой-то мере против интересов камарильи, способствуя интересам октябристского капитализма, помогая развитию капитализ­ма прусского типа. Здесь оно должно было встречать не только противодействие, но и поддержку известной части правых, представлявших помещика, эволюционирующего в юнкера и поэтому выступавшего за бонапартистский путь приспособления абсолютистского государства к тре­бованиям жизни. Деление правых в Думе на несколько фракций, несомненно, являлось отражением этого про­цесса.

Дирижировать нестройным третьеиюньским оркестром намеревался П. А. Столыпин. Этот бывший предводитель дворянства и губернатор, претендент в российские Бисмар­ки, «новый человек», как его окрестила помещичье-бур- жуазная контрреволюция, подготовил себя к этой роли всей своей предшествующей деятельностью: крестьянски­ми экзекуциями, военно-полевыми судами, еврейскими по­громами, «конституционными» переговорами с октябрист­ско-кадетскими «либералами». Ярый реакционер, он лю­бил прикрываться лощеной «европейской» фразой и позой.

Справа, на самом краю, расположились два черносотен­ных Аякса — В. М. Пуришкевич и Н. Е. Марков 2-й. Хрип­ло-визгливый голос «самого русского» дворянина молда­ванского происхождения сливался с зычным голосом кур­ского «зубра» Маркова-Валяй. Их тактика сводилась к критике правительства справа, они стремились показать себя большими приверженцами самодержавия, чем сам «российский самодержец».

Роль первой скрипки в Думе не по праву взял на себя А. И. Гучков, типичный политикан московско-купеческого склада. Он корчил из себя смелого и решительного деяте­ля, но на деле был жалким политическим трусом, пресмы­кавшимся перед Столыпиным и правыми. Капитуляция для него была так же характерна, как и победоносная поза, основным методом его политики был закулисный сговор, выпрашивание незначительных уступок ценой отказа от провозглашенных накануне категорических требований, беспринципное и мелкое торгашество.