Unknown - i e8c15ecf50a4a624

П. Н. Милюков претендовал на ведущую роль в III Думе, но ему пришлось заняться трудным делом: прово­дить политику прямой поддержки третьеиюньско-столы- пинского режима, подкрашивая его «конституционным» лаком, и одновременно выдавать себя за его противника, борющегося за «настоящую» конституцию. Никто лучше

вождя российских либералов не был приспособлен к этой политике двуликого Януса. Умный и изворотливый поли­тик, крупный историк, кое-чему научившийся, по выраже­нию В. И. Ленина, у исторического материализма, Милю­ков был настоящим политическим иезуитом, исключитель­но ловким мастером политического гешефтмахерства, пытавшимся совместить линию «Вех» с показным демократизмом.

1 ноября 1907 г. III Дума начала свою работу. Последо­вал взмах дирижерской палочки. Оркестр заиграл, но даль­ше увертюры дело не пошло.

«МИНИСТЕРСКИЙ» КРИЗИС

Декларация. С первых же шагов обнаружилось бессилие октябристско-кадетского большинства. Все «преобразова­тельные» потуги либералов кончались самым плачевным образом, тогда как реакционные законопроекты один за другим принимались правогоктябристским большинством. Уже правительственная декларация, изложенная Столы­пиным с трибуны Думы 16 ноября 1907 г., и прения по ней отчетливо продемонстрировали полное засилье правых, бессилие и трусость либералов.

В качестве основной задачи правительства и Думы Сто­лыпин выдвинул борьбу с революцией. «Противопоставить этому явлению (революции.— А. А.) можно только силу»,— заявил он. Этим путем шло правительство раньше, «этим путем пойдет и впредь». Затем следовало перечисле­ние драконовских мер, которые правительство намерева­лось осуществить для этой цели. Второй центральной за­дачей была объявлена новая аграрная политика, которую правительство расценивало как вопрос «бытия русской державы». Далее Столыпин провозгласил политику воин­ствующего национализма и необходимость проявить «осо­бые заботы» по укреплению военной мощи империи. Из реформ были обещаны реформа местного самоуправления, страхование рабочих, улучшение просвещения и др. В за­ключение, под бурные аплодисменты й возгласы «браво!»

t правых скамей, Столыпин заявил, что, несмотря на су­ществование Думы, власть царя остается по-прежнему са­модержавной. «Историческая самодержавная власть и сво­бодная воля монарха,— говорил „конституционный 4' премьер,— являются драгоценнейшим достоянием русской государственности» [58] .

Во второй своей речи 17 ноября Столыпин разъяснил, что «реформы»— дело будущего: лишь когда будет создан «мелкий земельный собственник», можно будет всерьез ставить вопрос о реформах, в том числе и о создании мел­кой земской единицы — волостного земства, что являлось одним из главных требований либералов.

Правые полностью поддержали правительственный курс. Хотя революция и кончилась, говорил лидер умерен- но-правьгх В. А. Бобринский, но «буря еще не вполне утих­ла, существует еще скверная мертвая зыбь, которая кача­ет государственный корабль». Правительство одно «не мо­жет завершить дело умиротворения и успокоения страны». Оно ждет от нас содействия в этом деле, и «это давно же­ланное содействие, господа, ...мы его дадим правительству. Мы поможем подавить анархию». Еще более резко выразил эту мысль Марков 2-й. Либералы, заявил он, все время твердят о необходимости «права», «законности» и пр. «Мы тоже стоим за право, но когда... обстоятельства вынуждают к самозащите — стреляйте в упор» [59]. Все это было превос­ходным комментарием к провозглашенной Столыпиным формуле: «Сначала успокоение, потом реформы»^.

Октябристы и кадеты в ходе обсуждения декларации проявили себя самым жалким образом. На заседании фракции октябрист Я. Г. Гололобов требовал выступать как можно осторожнее, обходить острые углы. А. И. Зве- гинцев вообще призывал говорить поменьше. В. М. Петро- во-Соловово предложил прямо одобрить акт 3 июня, оправ­дывая его «критическим положением страны». Большинст­во фракции решило избегать всякой критики политики правительства, делия упор на необходимость совместной работы с ним Думы[60].

Точно такую же тактику избрали и кадеты. «Полити­ческого боя,— заявили А. И. Шингарев и И. И. Петрунке-

вич,— завтра вести не можем». «Политическая критика невыгодна и небезопасна»,—вторил им А. М. Колюбакин. «Мы не должны забывать,— говорил М. В. Челноков,— что ничего в Думе без октябристов сделать не можем. Мы политики в критике касаться не должны». Считавшийся «левым» среди кадетов Ф. И. Родиче® решительно потре­бовал: «Надо воздержаться от бесполезных шагов и крити­ки. Не будем неумелыми шагами отбрасывать Думу впра­во». Резюмируя прения, Милюков констатировал: «Оче­видно, никто не предлагает фракции открыть атаку» [61].

Речи октябристских и кадетских ораторов по деклара­ции в точности соответствовали намеченной линии поведе­ния. Даже так называемый «родичевский инцидент», не предусмотренный программой, кадеты вместе с правыми и октябристами использовали для демонстрации «сочувст­вия» Столыпину/Увлекшись фразой, Родичев в своей речи упомянул о «столыпинском галстуке» (ходячее в то время выражение, означавшее виселицу). Ответным действием правых и октябристов были исключение Родичева на 15 заседаний и шумная, с вставанием и аплодисментами, демонстрация сочувствия * «оскорбленному премьеру». Вместе с ними встал и зааплодировал Милюков, а вслед за ним то же самое проделала и вся его фракция. Затем Родичев извинился за свои слова дважды: перед Столыпи­ным и с думской трибуны.

Вскоре, однако, кадеты сообразили, что в своем холоп­стве перед Столыпиным они зашли слишком далеко, и, собравшись на заседанию фракции, стали искать выхода из неприятной ситуации. «После такой декларации, наглой, циничной,— горевала член ЦК А. В. Тыркова,—...[мы] встаем и выражаем приветствие...» А если бы кто-нибудь предложил отвесить земной поклон Столыпину, спрашивал

А. И. Никольский, «и за этим надо было идти?» «Как ни объясняйте,— говорил М. Могилянский,— но важен для публики факт, что Столыпину аплодировали». «Фракция потерпела огромное поражение»,— заявил Петрункевич. Было решено опубликовать в печати сообщение, что фрак­ция признает свое поведение 17 ноября ошибочным[62].

Позицию трудовиков выразил в своей речи крестья­нин А. Е. Кропотов. Он потребовал наделения малозе­мельных крестьян землей за счет йоМещиков на базе «при­нудительного отчуждения». Но в отличие от кадетов, он вкладывал в эту формулу не либеральное, а революцион­но-демократическое содержание. Закончил Кропотов свое выступление требованием выборных чиновников [63].

Основным оратором по декларации от социал-демокра­тической фракции был И. П. Покровский, сочувствовавший большевикам. Он выразил протест против акта 3 июня, заклеймил политику правительства как «разорительную, убийственную, кровавую». В то же время речь Покровского содержала, с точки зрения революционной социал-демо­кратии, ряд серьезных ошибок, обусловленных меньшеви­стским влиянием. Главная из них состояла в том, что По­кровский противопоставил первые две Думы третьей, расценивая их как подлинное народное представительство, на которое «с упованием смотрел» весь народ. Формула перехода, зачитанная большевиком Н. Г. Полетаевым, за­являла, что «правительство по-прежнему ведет политику исключительно в защиту интересов крепостников-помещи- ков и хищнических слоев буржуазии» и продолжает «истребительную войну с освободительным движением на­рода» [64].