User - i dfee46a8588517f8

Таким образом, все упиралось в царицу, и недаром те из окру­жения царя, которые понимали губительную роль Распутина и бы­ли озабочены сохранением престижа царской власти, решение проблемы видели в той или иной форме изоляции царя от его жены. Наиболее модной в этих кругах была мысль о заточении царицы в монастырь.

Итак, из всего изложенного следует, что формула «царем уп­равляла царица, а ею—Распутин» полностью соответствовала действительности, как и тот факт, что это двойное подчинение касалось коренных вопросов внутренней и внешней политики: 1 состава правительства, характера управления страной и т. д.

Возникает, естественно, вопрос: чем объяснить причины и силу влияния «старца» на императрицу, а ее — на последнего россий* ского самодержца? Наблюдатели, и из числа тех, которых мы цити­ровали, и другие, объясняли неспособность Николая противог стоять напору истеричной супруги любовью к ней и бесхарактер­ностью.

Источник всепоглощающего влияния Распутина на царицу сви­детели и современники усматривали в ее экзальтированном исте­рическом характере, который обусловливал также и ее мистицизм. Так, один из них писал: «Но тут возникает перед нами непонятный вопрос: как могло случиться, что иностранная принцесса, родив­шаяся в культурной западноевропейской среде и воспитанная при английском дворе в духе позитивизма и реализма, подпала под неограниченное влияние некультурного мужика, очутилась в таком мраке мистицизма и стала исповедовать столь отсталые взгляды на государственное правление?» Ответ был следующим: экзальта­ция и болезненная психика 10 5.

Умело используя это, Распутин, по всеобщему мнению, внушил ей мысль, ставшую для нее отправной точкой всех ее суждений и поступков: пока он, Распутин, будет при дворе, будет, во-первых, жив наследник и, во-вторых, царь сохранит свой престол. В про­тивном случае царевич умрет, а Николай II лишится трона' 06. Смысл этого объяснения сводится к тому, что отношение императ­рицы к «старцу» покоилось исключительно на чувстве, ее предан­ность ему была чисто эмоциональной, без участия разума, потому абсолютной и слепой. Иными словами, вера царицы в Распутина не имеет никакого объективного обоснования, она от начала до конца субъективна и, следовательно, случайна.

Такое объяснение, однако, лишь часть истины. Показательно, что во всех письмах царицы августейшему супругу, составляющих 9/ю трехтомной публикации, в числе приводимых ею аргументов о необходимости следовать указаниям «старца», повторяющихся ^ десятки раз, нет ни одной ссылки на болезнь наследника. Точно так же не выдерживает проверки тезис о том, что вера царицы в Распутина была слепой , в частности утверждение, что она не верила никаким фактам о его образе жизни и неблаговидных про­делках, как бы они ни были бесспорны. В действительности вера была не столь слепой, как считали современники.

Шавельский в своих воспоминаниях приводит одну очень любо­пытную деталь, которую он со свойственной ему проницательно­стью совершенно точно истолковал. У царицы имелась книга «Юродивые святые русской церкви» с ее собственноручными от­метками в тех местах, где говорилось, что у некоторых святых юродство проявлялось в форме половой распущенности. «Даль­нейшие комментарии,— заключал по этому поводу автор,— из­лишни» 107. Иными словами, царица только делала вид, что не верит обвинениям Распутина в разврате, на самом деле она впол­не допускала такую возможность.

Не было для нее секретом и пьянство Распутина. Тот же Ша­вельский со слов духовника царицы Васильева описал безобраз­ную сцену, когда распоясавшийся «старец» в присутствии «Аннуш­ки» и своей августейшей покровительницы с вызовом, бросанием бутылок и прочим пил стакан за стаканом, бормоча при этом заплетающимся языком (царица отреагировала на эту выходку тем, что, коленопреклоненная, положила «старцу» голову на ко­лени): «Слышь! Напиши папаше, что я пьянствую и развратни­чаю, развратничаю и пьянствую». Спустя годы Шавельский про­читал, что по поводу этого вечера 5 ноября 1916 г. царица написала «папаше»: «Только что видела нашего Друга — скажи ему по- хорошему привет. Он был очень весел после обеда в трапезе, но не был пьян» 108.

В той же переписке мы находим указание, что для императрицы не были секретом и нечистоплотные деловые связи «Друга». В письме от 26 сентября 1916 г. она просит царя, чтобы известного своими противозаконными махинациями банкира Рубинштейна, арестованного военными властями, «без шума» выслали в Сибирь, так как его арест совершен «в надежде найти улики против наше­го Друга». Конечно, оправдывала она свою просьбу, за ним «во­дятся грязные денежные дела, но не за ним же одним» 109. Вместо Сибири Рубинштейн благодаря хлопотам того же Распутина попадает в Псков, а спустя месяц императрица уже просит супруга приказать перевести его из Пскова в ведение Министерства внут­ренних дел. Таковы факты, и истина устанавливается не их отри­цанием, а научным истолкованием. С этой точки зрения всемогу­щество Распутина находит объяснение в конечном этапе процесса развития российского абсолютизма, а «распутинщина»— явление, которое далеко выходит за рамки взаимоотношений царской семьи и «Друга».

Показательно, что те же Гурко, Шавельский и т- Д-, писавшие о громадности влияния Распутина, отчетливо понимали, что корни этого влияния гораздо глубже, чем личные особенности царской четы и самого «старца», что сами по себе вне условий, породив­ших Распутина и «распутинщину», эти особенности никогда бы не дали такого результата. Эти условия, по их мнению, коренились в порочности высшего общества.

Сановники, указывал Шавельский, в душе «ненавидели и пре­зирали грязного мужика», но в то же время «раболепствовали пе­ред Распутиным, спешно исполняли его требования, воскуривали перед ним фимиам исключительно по низким побуждениям», тем самым сами же вместе с аристократией закрепляли его славу "°. Распутин, писал другой очевидец, Джунковский, «пользовался своим влиянием и постоянно вмешивался в вопросы о назначениях даже на высшие должности. Но в этом его винить нельзя было, само общество потакало ему в этом, поощряло его; было очень много лиц, занимавших очень высокие посты, которые считали за честь близкое знакомство с Распутиным, поэтому, конечно, он привык, что ему все позволено. Сделавши волшебную карьеру, взобравшись на высоту, этот темный сибирский крестьянин увидел вокруг себя такой разгул низости, такое пресмыкательство, кото­рые не могли не вызвать в нем ничего другого, как презрение и поведение его и „вольное" обращение с поклонницами, и небре- жительное с пресмыкающимися перед ним, хотевшим сделать карь­еру, вполне понятно». К сожалению, сокрушался Джунковский, и «мой министр» (т. е. Маклаков) в отношении Распутина «не был совершенно безупречен» 111.