User - i dfee46a8588517f8

Только три человека из окружения царя выгодно отличались, по мнению автора, от остальных: начальник военно-походной канцелярии В. Н. Орлов (до Нарышкина), его помощник флигель-адъютант А. А. Дрентельн и капитан I ранга Ден, помощник Нарышкина. Но первые два, долго близкие к царю, попали в опалу и были удалены из ставки за открыто анти­распутинскую позицию. Третий с трудом передвигался, поэтому в ставке бывал редко. Хотя Ден, как утверждает Шавельский, относился к распутинской клике «несочувственно», вряд ли он открыто выступал против нее. Доказательством служит сохранив­шееся к нему расположение царицы, а его жена до самого конца оставалась одной из немногих близких ее друзей.

Не больше влияния, чем свита, имели и великие князья, находившиеся в ставке. Царя они очень боялись и в решительный момент прятались за спины других 123.

Была лишь одна область, где свита была всемогуща,— это при­емы, приглашения на царские завтраки и обеды. Иногда, действуя хитро, она оказывала влияние и на большие назначения. Смена Поливанова Шуваевым была произведена по проискам свиты, особенно Нилова и Федорова, не симпатизировавших Поливанову. Рейн также был назначен под давлением Федорова. Самым искусным в обхаживании царя, по мнению Шавельского, был Воейков 12\

Наблюдения Шавельского полностью подтверждает и дополня­ет Мосолов. «Только с министрами, на докладах, царь говорил

серьезно о делах, их касающихся. Со всеми другими, с членами императорской фамилии, с приближенными государь тщательно старался избегать ответственных разговоров, которые могли бы его вынудить высказать свое отношение по тому или иному предмету» |25. Влияние великих князей на царя было крайне ничтожным. Влияние непосредственного окружения «всегда пре­увеличивали». Министр двора граф Фредерикс — один из самых близких людей, но политикой граф «не занимался и о ней никогда не говорил». Капитан Саблин — интимный друг, «но поли­тической роли не играл». Флигель-адъютанты Мордвинов и герцог Николай Лейхтенбергский «никакого политического значения не имели». Вообще флигель-адъютантам «в голову (бы) не пришло докладывать его величеству о чем-либо, выходившем за пределы их дневных обязанностей. Впрочем,— писал Мосолов,— Фреде­рикс крайне ревностно и зорко следил, чтобы такие нарушения не могли иметь место. Да и всем нам было хорошо известно, что государь терпеть не мог, чтобы его слугй касались каких-либо вопросов вне круга своей компетенции».

Окружение царя в ставке «производило впечатление тусклости, безволия, апатичности и предрешенной примиренности с возмож­ными катастрофами. Честные люди уходили, их заменяли эгоисты, больше всего думавшие о собственном интересе. Ни один из них не мог быть полезным и беспристрастным союзником царя». Девиз ближайшей свиты государя —«главное не вмешиваться з политическую деятельность», знать только свой шесток. К числу честных и умных автор также относит Орлова, которой «один из всей свиты был политически зрелым человеком», и Дрентельна, «умного, честного человека, широко культурного и с большим ха­рактером» 126.

Мосолов заключал: «Пропасть, отделявшая государя от стра­ны, все росла. Министры приезжали редко, а приехав, тянули каж­дый в свою сторону. Единство действий и цели отсутствовало. Николай II видел лишь то, что ему позволяла видеть в своей переписке государыня. Письма эти при всей страстности и искрен­ности грешили исключительной односторонностью» 127.

В свою очередь, Спиридович указывал на ошибочное представ­ление о роли Воейкова. «В Петербурге считали,— писал он,— что генерал Воейков имел большое влияние на государя. Это была большая ошибка. Генерал не имел никакого политического влия­ния» |28.

В постановлении следователя Чрезвычайной следственной ко­миссии Временного правительства «о деятельности Распутина и его приближенных лиц и влиянии их на Николая II в области управления государством» приведенные свидетельства подтвер­ждаются. Фредерикс, говорится в постановлении, был личным другом царской четы, но никогда не давал никаких советов, не вмешивался в политику, не участвовал в заседаниях Совета министров, держался в стороне от Вырубовой и Распутина. Воей­ков мог повредить или, наоборот, помочь той или другой кан-

дидатуре, но не более. Нилов пользовался «гораздо меньшим влиянием». Значительно ближе к царской чете был Саблин. Недалекий, ровный, любезный, свой человек. Он не имел никаких средств, и его содержал биржевой делец Манус, отдававший ему приказы хвалить или бранить того или иного министра в зави­симости от того, что самому Манусу было в каждый данный момент выгоднее. Поскольку приказы менялись очень быстро, Саблин часто попадал в трудное положение. Так, в частности, он писал: «только хвалил Барка», а теперь надо его ругать .

Великий князь Николай Михайлович характеризовал Фреде­рикса как «абсолютное ничтожество». Фредерикс способствовал ряду назначений, но не политического характера. Обычно министр двора рекомендовал на ту или иную должность офицеров лейб- гвардейского конного полка, в котором сам служил и которым затем командовал. Максимович, Мосолов, Теляковский, князь Орлов, князь Белосельский, Одоевский-Маслов, Новосельцев, ба­рон Штакельберг, Каменев, Переяславцев «обязаны своей карье­рой или хорошо оплачиваемым местом только протекции барона,

I 30

их покровителя и патрона» .

В описываемое время Фредерикс уже настолько одряхлел, что пребывал в старческом маразме, с ним совершенно не счита­лись lil.

Воейков, по мнению Джунковского, являл собой тип само­влюбленного карьериста, озабоченного исключительно своими денежными делами и карьерой. Должность дворцового коменданта его интересовала только с точки зрения тех личных выгод, кото­рые он мог из нее извлечь. Циник и эгоист, он предпочитал увеличение своего капитала и распространение «куваки» (мине­ральной воды, обнаруженной в его имении в Пензенской губернии) служению царю. «Оберегать престол» Воейков и не думал |32.

История абсолютизма вообще, российского в частности под­тверждает, что конфронтация носителя верховной власти с кама­рильей при определенных обстоятельствах все же неизбежно возникает. Эта конфронтация является одной из закономерностей развития абсолютизма, позволяющей историку судить о степени прочности (или, наоборот, слабости) существующего режима.

В связи с тем что главная цель камарильи состоит в сохранении ■ существующего режима, ей обычно присуща одна весьма любо­пытная историческая функция, которая на первый взгляд проти­воречит всему ее образу жизни — сервилизму, развращенности и т. п., а на самом деле полностью соответствует природе абсолю­тизма — насильственно устранять тех монархов, которые своей * политикой создают угрозу монархии. По выражению Ключевского,\ это было исправлением «случайности рождения».