Анна Орлова - Аромагия

Тем временем я наконец отыскала бинт (судя по виду, он провалялся здесь несколько лет, однако пока сойдет). Как известно, первая помощь при ушибах и растяжениях – холод, тугая повязка и покой. С последним возникнут понятные трудности, но попробую сделать хоть что-то.

Понукаемый мной Петтер устроился на заднем сиденье и застыл в скованной позе, явно не зная, как себя вести.

- Снимайте обувь! – вздохнув, скомандовала я, присев рядом. – И поставьте ногу на сиденье!

Он молча повиновался: стянул сапог и размотал портянку. Ступня изрядно опухла, и уже начал наливаться роскошный кровоподтек.

Недобрым словом помянув Исмира, устроившего мне такое развлечение, я принялась бинтовать ногу Петтера. По счастью, ничего серьезного, просто небольшое растяжение. Однако в ближайшие несколько дней юноше нужно поберечься.

Я так увлеклась перевязкой, что не сразу осознала, что мой пациент как-то напряжен и вздрагивает от каждого прикосновения. И запах: брызжущие свежестью цитрусы смешаны с пряным базиликом и чабрецом, и оттенены почти болезненной горчинкой.

Вот уж не думала, что невинные лечебные манипуляции могут вызвать столь сильные эмоции!

Петтер был как порох, готовый вспыхнуть от любой искры. Ни грана пошлости, ни крупицы вульгарности – только чистое пламя, жаркое и задорное...

Кажется, Петтер отлично понимал, что переживания его не прошли мимо моего внимания, но ничего не мог с собой поделать. Я же не слишком успешно делала вид, что ничего не замечала.

Завязав последний узел, я сообщила с нарочитой бодростью:

- Ну вот и все! Когда доберемся до «Уртехюс», я дам вам превосходную мазь. Два-три дня, и ваша нога будет в полном порядке.

Петтер кивнул и я, сложив свои инструменты, собралась пересесть (сбежать!) вперед.

- Госпожа Мирра! – позвал вдруг Петтер. Пахло теперь от него валерианой – спокойно и обреченно – горько-сладко, с бальзамическим обертоном.

- Да, Петтер! – откликнулась я. Надо думать, ему нравилось называть меня по имени, пусть и с формальным «госпожа», и он часто повторял это «Мирра», катая мое имя на языке, словно твердую карамельку.

Юноша молчал, глядя на моросящий за окном дождь. Сидеть вдвоем в быстро нагревшемся салоне автомобиля было уютно и немножко стыдно, как будто мы занимались чем-то запретным.

- Вы считаете, что я не должен был нападать без предупреждения? – выпалил Петтер и, кажется, даже затаил дыхание.

Захотелось с силой хлопнуть по мягким подушкам сиденья. Надо признать, Исмир виртуозно умеет найти уязвимое место в чужой душе – и ударить, не колеблясь.

- Нет! – четко и резко ответила я, а потом потребовала: - Петтер, посмотрите на меня!

Он поднял взгляд, и столько в нем было нежности и вины, что во рту у меня стало горько. Надо думать, Петтер очень боялся упасть в моих глазах.

- Вы спасали меня, - проговорила я, заставляя себя улыбнуться. – И поступили правильно.

- Правда? – Петтер смотрел серьезно и немного недоверчиво, но валериану уже сменил сочный мандарин – надежда.

- Правда, - кивнула я и призналась: – Знаете, когда-то Ингольв немного учил меня самообороне. Был случай... Впрочем, это не важно. Ингольв говорил, что слабому нужно бить как можно сильнее, а потом скорее бежать. Потому что иначе не спастись. А Исмир намного сильнее любого человека.

- Ага, - Петтер криво усмехнулся. – В честной драке он бы меня побил.

В голосе его звучала досада.

- Он бы вас убил, - поправила я жестко. – Поэтому прекращайте терзаться. Вы же солдат, а не чувствительная барышня!

Петтер хмыкнул, наконец перебрался вперед и завел мотор. Кажется, я выбрала верный тон – с души Петтера явно упал увесистый валун.

Или ты, или тебя – жутковатая, но верная сентенция...

По дороге в Ингойю автомобиль несколько раз заносило, а однажды протянуло юзом по мокрой глине. Однако укорять водителя за это не стоило, он и так ехал, стиснув зубы и временами выдыхая с присвистом.

Я же вполне живо представляла, какую боль он испытывает, а потому лишь покрепче цеплялась за ручку и посматривала на него с сочувствием.

В Ингойе по-прежнему царила метель. Казалось странным, что всего в десятке километров к северо-западу это снежное царство заканчивается. Центральные улицы Ингойи были более-менее расчищены, но тихие улочки наверняка превратились в сугробы.

- Приехали, - с облегчением выдохнул Петтер, затормозив возле «Уртехюс». Он как будто с трудом отцепил пальцы от руля и прикрыл глаза. На лбу у него выступила испарина, и к мокрой коже прилип темный чубчик.

И, каюсь, удержаться я не смогла: сняла перепачканные перчатки, вынула платок и аккуратно промокнула лоб юноши.

Темно-карие глаза тут же широко распахнулись.

- Госпожа Мирра? – Петтер говорил тихо, едва шевеля губами, словно боялся спугнуть севшую на ладонь бабочку.

- Спасибо вам, Петтер, - проговорила я, не торопясь убирать руку. В конце концов, мне это ничего не стоило, а для него значило так много.

- За что? – он так удивился, что повысил голос.

- За хороший пример! – серьезно ответила я. – Знаете, в последнее время я совсем раскисла. Опустила руки, смирилась. Думала, что нужно спасти сына, а дальше... Все равно. - Я помолчала и закончила с улыбкой: - А вы напомнили мне, что любого противника можно победить. Главное – не сдаваться. Спасибо вам за это, правда, спасибо!

Петтер не выдержал: обеими руками прижал мою ладонь к своему лицу, коснулся нежной кожи обветренными губами.

- Госпожа моя, - шепнул он жарко. Глаза его блестели ярко, лихорадочно, а от медового аромата жасмина кружилась голова.

- Петтер, не сходите с ума, - попросила я, с трудом унимая колотящееся сердце. Не каменная же я, в конце концов! – Отпустите, мне пора.

Что, если нас кто-нибудь увидит? Нежная сцена в автомобиле под окнами дома мужа, с его же собственным ординарцем – что может быть нелепее?

Петтер улыбнулся странно, без возражений отпуская мою руку.

И только когда я взялась за ручку двери, ответил тихо:

- Уже.

- Что? – думая, что ослышалась, обернулась я.

- Уже сошел, - объяснил Петтер спокойно. – Давно.

- Подождите, сейчас я принесу мазь для вашей ноги! – только и ответила я.

Что тут еще скажешь?

«Уртехюс» казался темным и заброшенным. Брошенные прихватки, невымытая кастрюлька из-под мыла, грязные склянки в раковине. Запах трав, к которому привыкаешь настолько, что почти не замечаешь. Все знакомо - от щербинки в полу до легкого сквозняка из оконной щели. Знакомо, но уже немножко чуждо. «Уртехюс» будто чувствовал, что я уезжаю, и смирился с этим.

Встряхнув головой в тщетной надежде избавиться от дурных мыслей, я принялась разыскивать мазь от ушибов, что из-за беспорядка оказалось задачей непростой.