Чупин Олег - Командир. Трилогия

Попавшая в засаду пехота, хотя и потеряла не менее трех четвертей своего состава, однако не вошедшая в засаду оставшаяся четверть и вся конница с охраной обоза из лондонских ополченцев, осталась боеспособна. Через полчаса конница, увлекая за собой пехоту и ополчение предприняла, хотя не подготовленную и откровенно дурацкую, но тем не менее яростную атаку позиций ушкуйников. Видимо покарать врага за убитого командующего армии, было насушей необходимостью командира конницы. Но на ярости с порывом, атака и окончилась. Кони отказались сперва идти в кровавые ручейки, стекающие с полотна дороги в ручей. Сильный кровавый запах пугал даже боевых коней рыцарского ополчения. Однако выучка взяла своё и большая часть бросившихся в лобовую атаку всадников сумели заставить повиноваться своих коней. Но заставить коней подняться по склону к засевшим на вершине холмов врагам, их хозяева, не смогли. Уж очень круты для лошадей оказались эти склоны и животные физически не могли это сделать. Не преуспели в атаке склонов и пехотинцы с ополченцами. Хотя они и не падали как лошади, однако и им приходилось идти в гору согнувшись, подставляла под вражеские выстрелы спину и фактически не имея возможность ответить выстрелом на выстрели. Шквал картечи, пуль, ядер, буквально сбросил атакующих. Особенно огонь увеличился, когда к месту атаки подошли ушкуйники с другого конца засады, на котором все было окончено и, где для контроля остались единичные снайперы.

Попытка части кавалерии обойти противника с фланга или тыла, так же не увенчалась успехом. С обратной стороны и сбоку, склоны были так же круты, если даже и несколько положе, то не намного и кони попросту не могли подняться на вершину холмов. Да и корсары не зевали. Перебросили на обратный склон часть 'единорогов' и установив их на открытых позициях открыли ураганный огонь по всадникам. Да и пехотное прикрытие в составе пяти-шести сотни стволов, растянулось цепью и били с колена по идеальным мишеням, еле ползущих по склону вверх английским конным эсквайрам и прочим сэрам.

Первыми, как и предполагали 'витязи' сломались и побежали лондонские лавочники. За ними стали отходить, сохраняя хоть какое-то подобие строя пехотинцы. Дольше всех пыталась атаковать конница. Но в конце концов и она, понеся огромные потери, более трети, была вынуждена отойти. И то, не из-за того, что всадники так решили. Просто измученные кони отказывались идти туда, где им страшно и жутко неудобно ходит. Как раз к этому моменту, по радиоприказу, нанес свой удар 'засадный полк', пять сотен более привычных к седлу чем морпехи, запорожцев, на лучших трофейных скакунах, обойдя по большой дуге англичан и простоявших начало сражения в придорожном лесочке, взяли в сабли обоз. Бегущие с тыла обозники сперва заразили своей паникой и так то сломленных большими потерями столичных ополченцев. Совместными усилиями, эта толпа смяла отходившую пехоту, принеся, на своих плечах, в середину её строя визжащую казачью лаву. А дальше охваченные страхом пехотинцы, со своими мушкетами и длинными пиками, практически ни чего не могущие противопоставить всадникам, рубящих их с седел в разбитом строю, присоединились к обозникам с ополченцами и вся эта, в своем большинстве, воющая от ужаса орава, захлестнула конный строй эсквайров. Мгновенно смешав его, даже повалив с десяток всадников. Преследующие бегущих пехотинцев казаки, подскакав к этому бедламу, схватились за пистолеты, благо это оружие у всех ушкуйников имелось не менее чем в четырех экземплярах. И зазвучали выстрелы, в своем большинстве достигавшие цели и выбивавшие сэров из седел как кегли. Однако прицельно смогли дать только два первых залпа, после которых цели заволокло дымом. Но и последующие, куда-то туда, на уровне всадника, просто по вероятности массовой стрельбы в достаточно плотную толпу, собрали не плохую жатву. Пока английская конница разбиралась со своими пехотинцами и казаками, с фронта, ставшим одномоментно для наглов тылом, поднялись в пехотном строю в контратаку морские пехотинцы. Пули летящие в тебя и в грудь и в спину, невозможность из-за своих остолопов, полностью заблокировавших коней, добраться до противника, сильно не способствует поднятию боевого духа. И английская конница не выдержала. Раздавшись в стороны, англосаксы побежали на фланги, единственные места, где не было противника. Так получилось, что большая часть их кавалерии, стоптав часть своей пехоты ушла вправо, вдоль склона холма и попыталась оторваться на заморенных конях, от казаков, сидящих практически на свежих лошадях. Ушли хотя и разрознено но чуть ли не тысяча сэров. Правда казакам запретили далеко гнать кавалерию наглов, кому-то нужно было донести весть до парламента и королевы об разгроме армии, а королеве еще и о гибели её конюшего. Но на пехоте они оторвались от всей души, сумели уйти единицы наиболее удачливых. Тем островитянам, которые качнулись и побежали на левый фланг, через ручей, повезло менее, особенно конницы, хотя большинство этой части составляли пехотинцы. Ни один всадник не смог пересечь заболоченный луг. Все остались на нем, либо погибли еще ранее на ручье или под береговым откосом. Просто затоптанные бегущей толпой, когда конь не смог спрыгнуть с откоса берега и упал, либо от взрывов фугасов, активированных кем-то из беглецов, ни один из них не остальной не использован. Ручей и его прибрежная полоса, окрасившиеся кровью, стали полосой смерти для тысяч англичан. Стрельба по тяжело бегущим в грязи мишеням, очень эффективный способ сокращения вражеской армии. Однако тем, кто преодолей эту смертную 'полосу препятствия' и добежавших до виднеющихся в полукилометре от ручья кустам, удалось ускользнуть. И таких так же набралась не малая, почти двух тысячная толпа очевидцев разгрома. Ушкуйникам было запрещено преследовать наглов сумевших скрыться в кустах, и лишние информаторы столицы об разгроме, да и просто в лом было переться через грязь за не нужными корсарам островитянами.

Победа над противником была полная. А сбор трофее дал дополнительный бонус, среди почти трех тысяч пленных оказался хотя и слегка раненный и помятый, но живой командующий разбитой армией, королевский конюший сэр Роберт Дадли, но главное, любовника королевы и отец её сына. Не зря ведь в прошлом году, когда она более оспой и все считали, что её дни сочтены, она в нарушения традиций назначила его лордом-протектором королевства, хотя по статусу эту должность должен был занять ей кузен Томас Говард, четвертый герцог Норфлок. Теперь надо дать понять Лондону, что пора начинать переговоры, а имея такие козыри на руках, можно и сыграть. И в столицу королевства пошел еще один 'беглец', ранее известный как отец Бенедикт, а сейчас лысый торговец из Фейхарма Яков Смит. По прибытию в Лондон, Смит сумел прорваться к самому государственному секретарю, фактически главе правительства королевства Уильяму Сесилю, которому и поведал историю о том, как он видел плененного сэра конюшего королевы, привезенного безбожными пиратами в захваченный ими Фейхарм. А по дороге, видел их армию, не менее десяти тысяч, направляющуюся, судя по направлению движения, к столице. Прожженный пройдоха Сесил, полностью не поверил в слова 'торговца' и заключил его под стражу, но королеве о полученной информации доложил. Однако вскоре вблизи Лондона были замеченный многочисленные разъезды врага, которые в паре мест даже пытались пограбить окраины, да что там у нищебродов взять, но зато сумевших поджечь халупы окраиной нищеты. А там подтвердились сведения о пленении сэра Роберта Дадли. Отпущенный из плена эсквайр, привез письмо, написанное собственноручно сэром Робертом, и еще раз подтвердил информацию о многочисленной армии пиратов, стягиваемой к столице королевства. Пришлось отпускать 'фейхармсого торговца' и думать, какими силами отражать атаку десяти тысяч пиратов, которые откуда то вынырнули, сумев перед этим собраться в армию, захватившей практически всё южное побережье.