Байрон Кейти - У радости тысяча имен

Вы не можете отпустить стрессовую мысль, потому что вы ее не создавали. Мысль просто появляется. Вы ничего не делаете для этого. Вы не можете отпустить то, над чем не имеете контроля. Когда же вы исследуете мысль, не вы ее отпускаете — она отпускает вас. Она больше не значит того, что значила. Мир меняется, поскольку меняется проецирующий его ум. Вся ваша жизнь меняется, и вы больше ни о чем не беспокоитесь, так как осознаете, что у вас есть все, в чем вы !гуж-даетесь. Это даже больше, чем просто осознание. Вы встречаете свои мысли с пониманием, а это означает, что вы любите их безо всяких условий.

До тех пор пока вы глубоко внутри себя не увидите, что даже мыслей не существует, вы обречены жить под контролем своих мыслей или бороться с ними. Наблюдение за мыслями является эффективным во время медитации, но может не сработать, когда вам вручают штрафной талон или когда ваш любимый уходит от вас. Способны ли вы наблюдать за мыслями тотально? Навряд ли. Нас нет где бы то ни было до тех пор, пока мы не там.

Когда мы погружаемся внутрь себя и действительно встречаем мысли с пониманием, они изменяются. Они становятся видимыми насквозь. И тогда, если даже они появляются снова, мы просто воспринимаем их такими, какие они есть, — с ясностью, доступной каждому.

Откажитесь от четких планов и концепций, и мир сам расставит все по своим местам .

Следуя тому, что есть, вы видите, что реальность содержит в себе всю мудрость, в которой вы нуждаетесь. Вам не обязательно быть мудрым самому. И вам не нужны никакие планы. Реальность всегда покажет вам, что будет дальше, причем сделает это гораздо понятнее, добрее и эффективнее, чем вы могли бы предположить в своих самых смелых планах.

Недавно в Копенгагене я купила черную повязку для того, чтобы давать возможность отдохнуть правому глазу, когда он болит. Я стала видеть хуже, и пелена перед глазами уже не рассеивается так быстро, как раньше. К тому же усилилась боль. Похоже, клетки моей роговицы отмирают слишком быстро. Мне не терпится поскорее узнать, как слепые люди ощущают доброту мира, не видя его, как при слепоте обостряется чувствительность других органов восприятия, как можно «видеть» при помощи рук и с какой готовностью близкие и даже незнакомые люди помогают тебе.

Но, оказывается, слепоты можно избежать. Незадолго до того, как я отправилась в турне по Европе, мой окулист рассказал мне о том, что теперь делаются операции по трансплантации роговицы. Хорошо. Еще недавно моя болезнь считалась неизлечимой, а теперь ее лечат. Окулист сказал также, что мне придется ждать своей очереди несколько лет. Отлично. Стивен навел кое-какие справки и выяснил, что чем скорее мне сделают операцию, тем она будет результативнее. Прекрасно. После операции у меня восстановится зрение.

Стивен находит больше информации, и мы узнаем, что все не так просто. Во-первых, в глазах остаются причиняющие неудобство швы; во-вторых, восстановительный период после операции длится от года до восемнадцати месяцев. Я связалась с прооперированной женщиной, и она рассказала, что уже прошло полгода после операции, а у нее в глазу все еще остается шесть швов, зрение по-прежнему далеко от идеального и ощущается сильная боль. Ничего страшного, я справлюсь.

Мне говорят: «Кейти, пора прекратить разъезжать по миру». Действительно ли это так? Кто может знать? Кто знает, что ждет меня в будущем? Пройдет ли операция успешно, или из этого ничего не выйдет, примет ли мое тело новую роговицу или отторгнет ее, буду ли я видеть или ослепну? В любом случае у меня еще не было опыта путешествий при подобных обстоятельствах. Реальность даст знать, что мне делать. А сейчас она указывает на то, что я должна продолжать перемещаться по миру.

Позже в Интернете Стивен обнаруживает информацию о новой операции по трансплантации роговицы («последнее слово в медицине», как сказал он с улыбкой), которая называется «десцеметова послойная кератопластика эндотелия». Практикует ее хирург Марк Терри из Портленда, штат Орегон, Операция длится всего час, делается без швов или, самое большее, с двумя-тремя швами, пересаживается не вся роговица, а только ее внутренний слой, и восстановительный период длится лишь несколько недель. Прекрасно.

Затем Стивен натыкается на форум, посвященный дистрофии Фукса, на котором живо обсуждается новая методика. Люди пишут: «Ни в коем случае не делайте подобную операцию! Этот метод экспериментальный, он еще недостаточно хорошо изучен. Нет никаких гарантий, что дистрофия Фукса не возобновится из-за частичной трансплантации роговицы. Не допускайте, чтобы вас использовали в качестве подопытных кроликов!» Хорошо. Может быть, лучше остановиться на традиционной методике трансплантации.

Стивен продолжает собирать информацию, беседует с некоторыми своими друзьями-врачами, и мы снова склоняемся к мысли о новой операции. Здорово. Эта операция гораздо проще. Почему я знаю, что мне нужна операция? В конце концов, я не нуждаюсь в глазах. Но боль становится все сильнее, и временами она почти нестерпима; она мешает мне эффективно делиться с людьми исследованием. Это указывает мне на способ действий.

А прямо здесь и прямо сейчас все прекрасно, и я ничего не знаю о том, что случится в будущем. Я диктую эту главу Стивену после того, как закапала в правый глаз специальные обезболивающие капли. Весь день я занималась своей работой, а потом в течение часа подписывала книги, пока не разболелся глаз. Все просто замечательно: Стивен, печатающий то, что я говорю; легкий ветерок, струящийся в комнату отеля через открытую балконную дверь; небо Стокгольма; переполняющее меня чувство благодарности к двум врачам — к матери Паскаля, которая экспресс-почтой переправила мне из Франции обезболивающие капли, а также к отцу Густава, выписавшему рецепт на подобные капли, но другой фирмы, которые можно купить здесь, в Стокгольме. Они тоже поступили согласно указанию реальности, и благодаря им я сейчас снова могу нормально работать. А завтра утром Густав после завтрака отвезет нас в аэропорт, и мы со Стивеном полетим в Амстердам. Кто знает, как завтра будет чувствовать себя мой глаз? Мне известно лишь одно: как здорово сидеть здесь, делать то, что я делаю, и быть тем, что есть.

Чью роговицу мне пересадят? Кто умрет и даст мне шанс видеть, если операция окажется успешной? Подобно мне и вам, этот человек умрет тогда, когда придет его час, не раньше и не позже, и я унаследую принадлежащую ему роговицу. Кто он? Мужчина или женщина? Молодой или пожилой? Черный, белый или желтый? (Один дорогой мне человек из Германии, любящий Работу, предложил отдать мне свои роговицы. Стивен поблагодарил его и сказал, что подобный дар невозможен, поскольку донор еще жив.) Мне нравится то, как реальность проявляет себя. Мне нравится мысль о том, что, когда я умру, мое тело тоже может послужить на благо других людей. Возьмите мое сердце, мои органы, мои обретшие вторую жизнь глаза, все, в чем вы нуждаетесь и что может быть использовано, — в любом случае все это не принадлежит мне и никогда не принадлежало.