Admin - i fb127fa68ca722d5

****

Тормант вернулся на постоялый двор за полночь. В комнате еще сильнее воняло плесенью, но простыни были свежими и пахли лавандой. "Жаль, что не ладаном,Ї с горькой усмешкой подумал жрец". Тени теснились у его кровати, огонек свечей лишь слегка отгонял их.

Ората Юф строго-настрого запретила слугам общаться с бесовиком, сама постелила ему белье и не моргнув глазом взяла с неблагонадежного постояльца двойную оплату.

Ї Наведет порчу - будете черными жабами рыгать, Ї пугала она прислугу, Ї А еще говорят, страсть у них к невинным девам такая, что ни одной ночи без совокупления с ними заснуть они не могут - мучаются. А какую девицу встретят, за ночь с ней готовы и золото, и камни драгоценные предложить. Только то - обман один. Не стоит и проверять.

На вопрос, кто проверял, и что из того вышло, почтенная ората ответила гневным рыком. Однако желающие проверить все же нашлись.

Служанка, подавальщица из корчмы, была старой девой не по собственным убеждениям, а по печальному стечению обстоятельств, в число которых входили высокий рост, лошадиное лицо и резкий нрав. Поздней ночью она прокралась к двери постояльца, но увидела яркий свет из-под двери и забоялась. Потоптавшись под дверью с минуту, служанка дунула на пальцы, сложенные щепотью, набралась смелости и негромко стукнула в дверь, придумав повод: если гость откроет, но на "деву" не позарится, то та сурово попеняет ему на трату свечей. Гость не открывал. Подавальщица собралась уже уходить, как вдруг, немало испугавшись, заметила рядом еще одну претендентку на золото и драгоценные камни - рябую прачку из банной, девицу лет тридцати. Та стояла босиком и вопросительно дергала подбородком. Одной рукой девица прижимала к груди поношенные туфли, а в другой держала запасной ключ от комнаты жреца, судя по всему, "одолженный" в привратной. "Девушки" переглянулись, и, рассудив, что вместе не так страшно, шагнули к двери.

Увиденное в комнате таинственного постояльца навсегда отвратило служанок от желания отдать девичество в обмен на эзотерические или материальные блага. Вся комната была освещена, свечи, утыканные где попало, трепетали и пускали по стенам кривые тени. Полуобнаженный постоялец лежал на смятых простынях, разбросав руки, в одной из которых подавальщица с ужасом разглядела короткий ажезский кинжал. Раздался стон. Жрец медленно сел в кровати, ссутулившись, не открывая глаз, сжимая оружие. Татуировки на его лице светились кровавыми полосами. Сквозь стиснутые зубы бесовик проскрежетал что-то на незнакомом языке. Распахнулось окно, и занавеси, чуть не коснувшись свечей, взвились почти до самого потолка. Охваченных ужасом девиц вынесло за дверь почти одновременно. Поднятый ими порыв сквозняка захлопнул ставни, и занавеси обвисли.

Тормант откинулся на подушку, снова что-то пробормотал на ээксидере - тени тревожили его, но усталость оказалась сильнее. Он стал погружаться в сон все глубже - кинжал выскользнул на стоптанный ковер из ослабевшей руки. Жрец, наконец, заснул крепко и без сновидении.

На первом этаже постоялого двора служанки стояли внизу лестницы, напряженно глядя вверх. Было тихо, лишь всхлипывала босая прачка. Не говоря ни слова, девицы разошлись по комнатам. Подавальщица заснула, с облегчением слушая храп кухарки на соседней койке, а прачка (время от времени проверяя, не тошнит ли ее черными жабами), укрывшись с головой, долго шептала молитвы, обещаясь на рассвете сбегать в долину и пожертвовать Пятихрамью целые две серебрушки.

Утром в корчме один из купцов жаловался, что сосед его, столичный жрец из "этих", всю ночь стонал за стеной и не давал ему спать. Слуги встрепенулись, но ората Юф, разрушив ею же самою навеянную накануне сладкую картину совращения невинных дев, веско промолвила:

Ї То загубленные им страдальцы по его душу приходили.

По сути, она была не так уж и неправа.

Глава 2. Глаза цвета моря

431 год от подписания Хартии. (сезон осени).

Тайила

Холодно. Тайила проснулась на рассвете. Комната выстудилась за ночь, холод забрался в постель снизу, через тонкий матрас. Тай попыталась долежать уютный сон, сохранив крохи тепла, но не выдержала, закуталась в одеяло, вскочила и босиком пошлепала к печке Ї ворошить угли и подбрасывать дрова. Не забыть выпросить у старшей помощницы теплую овечью шкуру - подложить под матрас. Четвертая четверть Дарителя - скоро зима. Шептунья не раз говорила ей, что комната велика и окнами выходит на море, что морские ветра хоть и мягче горных, но от них на стенах сыро, и тепло быстрее уходит. Но Тай любила свою комнату. С первого дня в замке она каждое утро распахивала ставни, вдыхала соленый воздух всей грудью и замирала в немом восторге перед бескрайностью и непостижимостью водной стихии. Здесь, в Тай-Бреле, море всегда было в движении: бурлило, бормотало, шипело, ворчало, билось о скалы окрест замка, не зная штиля, точно рачительный хозяин в вечном беспокойстве о своих владениях.

Печь нагревалась, на глиняных плитках, темных после сырой ночи, сохли и, словно по волшебству, проступали выпуклые узоры: птицы, листья, лесное зверье, рыбы и морские волны с острыми гребешками. Тай протянула босые ноги к разгорающемуся огню. Ступни у нее были узкие, бледные, с веточками голубоватых вен, они никогда не согревались - холодная кровь, как любила говаривать старшая служанка Ализа.

Тай не хотелось шевелиться. Она разомлела в тепле, еe потянуло прилечь на мягкую шкуру у печи, укрыться и, как в детстве, мечтать, глядя на огонь. За эти три года, рлсде того рокового дня накануне праздника Тан-Дан, когда замок наводнила скорбящая знать, кликуны, советники и табеллионы, и прислуги не хватало даже вместе с нанятыми в Кружевах крестьянами, она ни разу вот так не бездельничала утром, а большей частью вскакивала, приводила себя в порядок и бежала на кухню за поручениями. А вечером добредала до узкой кровати, едва находя силы сходить в банную. Ей всегда казалось, что она делает слишком мало, ничего не умеет и ни на что не годна. Над ней тайком надсмехалась прислуга во главе со старшей служанкой Ализой - девки надменные, ворчливые, но при этом умелые и расторопные, считавшие, что "госпожа приживалка" выслуживается перед владетелями.

Каждый раз, когда Тай выходила из кухни, в спину ей неслись сдавленные смешки и шепотки. Травлей руководила Ализа, она единственная в открытую выступала против "приживалки". Тайила слуг не осуждала. Она и впрямь госпожа с выдуманным родовым именем, из милости оставленная в замке. Но не понимала, чем заслужила такую нелюбовь, чем больше старалась стать полезной, тем хуже становились ее отношения с прислугой. Без поддержки Шептуньи ей пришлось бы совсем худо.