Джо Хилл - Газу

Винс поравнялся с грязным грузовиком, увидев в зеркало заднего вида, как в кабине что-то шевельнулось. Водитель его заметил. В ту же секунду Винс увидел, что окно, как он и боялся, было закрыто.

Грузовик стал сдавать влево, заезжая передними колесами за белую разделительную полосу.

На мгновение у Винса появился выбор: сдаться или ехать дальше, а потом компьютер в голове сказал ему, что время выбора вышло, что даже если он затормозит, рискуя перевернуться, последние пять футов цистерны размажут его по левому ограждению, как муху.

Вместо того чтобы отступить, он увеличил скорость. Левая полоса все ужималась, фура все сильнее прижимала его к блестящей стальной ленте на уровне колеи. Он сдернул вспышку с руля, разрывая петлю, зубами сорвал изоленту с чеки. Обрывок петли беспрестанно бил его по щеке. Чека начала стучать по перфорированному боку Малыша. Солнце зашло. Теперь Винс был полностью скрыт тенью фуры. Ограждение было всего в трех футах от него, до надвигающегося справа борта фуры было не больше, и она все приближалась. Винс добрался до сцепки между цистерной и кабиной. Теперь он мог видеть только голову Гона, остальной обзор закрывал грязно-коричневый капот. Гон не оглядывался.

Он не думал, что будет дальше. Не было ни тактики, ни стратегии. Просто его срано-дорожное нутро прорвалось наружу, шля весь мир на хер, как и всегда. А для Племени, собственно говоря, это был единственный смысл существования.

Когда фура приблизилась для последнего смертельного удара, не оставляя ему места для маневра, Винс поднял правую руку и показал водителю средний палец.

Он поравнялся с грязной кабиной грузовика. Стало быть, прикончить его должна она.

Внутри что-то шевельнулось - загорелая рука с татуировкой морской пехоты. Мускулы на руке напряглись, и окно втянулось в паз. Тут Винс понял, что хотя кабине уже полагалось смести его с трассы, она остается на месте. Водитель сделает это, конечно, но только после того, как достойно ответит. «Возможно, мы даже служили в соседних частях», - подумал Винс. - «В долине А-Шау, где дерьмо пахнет слаще».

Окно было открыто. Высунулась рука. Она начала складываться в ответном жесте, но затем остановилась. Водитель понял, что в руке, показавшей ему средний палец, что-то было. Винс не дал ему время обдумать это, и лица дальнобойщика он так и не увидел. Все, что он увидел: татуировка «Лучше смерть, чем бесчестье». Хорошая мысль, а как часто нам выпадает шанс дать кому-то то, что он хочет?

Винс поймал чеку зубами, рванул её, услышал шипение какой-то химической реакции и забросил Малыша в окно. Ничего сверхъестественного - всего лишь легкий бросок. Он был подобен волшебнику, который выпустил голубя из руки, в которой, казалось, за минуту до того был зажат простой носовой платок.

«Теперь можешь давить, - подумал Винс. - Давай закончим все правильно».

Но грузовик вильнул в противоположную от него сторону. Винс был уверен, что грузовик бы непременно вернулся, если бы на то было время. Это был всего лишь рефлекс: Лафлин пытался увернуться от брошенного в него предмета. Но этого было достаточно, чтобы спасти Винсу жизнь, поскольку Малыш сработал до того, как водитель выровнял курс и смел Винса Адамсона с пути.

Кабину осветила вспышка настолько яркая, что казалось, сам Господь спустился с небес, чтобы щелкнуть фотоаппаратом. Вместо того, чтобы дернуться влево, Лафлин свернул вправо, выехав на свою полосу, а потом и за неё. Кабина ударилась в правое ограждение, выбив сноп искр, вызвав огненный дождь из тысячи фейерверков. Винс ошалело подумал о Четвертом июля: Гон снова ребенок, сидит у него на коленях, глядит на красные вспышки салютов, их огни отражаются в его восторженных глазах.

Фура прорвала ограду, как будто она была из фольги. ЛАФЛИН начал скатываться с насыпи в наполненный песком и сорняками овраг. Колеса застряли. Грузовик накренился. Цистерна проехала вперед и протаранила заднюю стенку кабины. Винс почти ничего не увидел, потому что пронесся мимо места происшествия прежде, чем успел нажать на тормоза и остановиться, но Лемми увидел все. Увидел, как кабина с цистерной складываются в букву «V» и разделяются; как цистерна первой катится вниз, а через пару секунд за ней падает кабина; как цистерна разлетается и взрывается. Она превратилась в огненный шар, из которого повалили клубы черного маслянистого дыма. Кабина прокатилась мимо нее, переворачиваясь, превращаясь в бессмысленную бурую груду лома. Зубья погнутого металла поблескивали на солнце.

Кабина приземлилась открытым водительским окном кверху, футах в восьмидесяти от столпа огня, который когда-то был её грузом. Винс уже бежал назад по тормозному следу своего мотоцикла. Он увидел фигуру, которая пыталась вылезти через искореженное окно. Лицо повернулось к нему, только это было не лицо, а сплошное кровавое месиво. Успев вылезти лишь до талии, водитель свалился обратно в кабину. Загорелая рука с татуировкой застряла и теперь торчала, как перископ подводной лодки. Кисть болталась на запястье.

Винс остановился рядом с байком Лемми, переводя дух. На секунду ему показалось, что он вот-вот упадет в обморок, но он только согнулся, уперев руки в колени, и вскоре ему стало легче.

- Ты его достал, Кэп,- голос Лемми охрип от возбуждения.

- Лучше проверить, - сказал Винс, хотя застывшая рука-перископ говорила, что это просто формальность.

- Почему нет? - сказал Лемми,- мне так и так ссать хотелось.

- На него ты ссать не будешь, жив он или нет, - отрезал Винс.

Послышался приближающийся рев мотора: «Харлей» Гона. Он отправил байк в показушный занос, остановился, заглушил движок и слез с мотоцикла. Его лицо, покрытое пылью, светилось возбуждением и триумфом. Таким Винс не видел его с двенадцати лет, когда он выиграл грязевую гонку на малолитражке, которую для него собрал Винс - желтой торпеде с разогнанным движком от Бриггс-и-Стрэттон. После пересечения финишной линии, Гон сразу же вылез из кабины и побежал вприпрыжку с таким же выражением на лице.

Он обнял Винса. «Ты сделал это! Ты сумел, пап! Ты поджарил его ёбаную жопу!».

На мгновение Винс дал себя обнять, ведь в последний раз это было так давно, а еще потому, что в этот момент показалась светлая сторона души его испорченного сына. Она есть у всех, даже после всего, что он повидал, Винс продолжал в это верить. Поэтому на мгновение он дал себя обнять, ощущая тепло сыновьего тела и обещая себе, что запомнит этот миг.

Затем, уперев руки в грудь Гона, он оттолкнул его. Сильно. Гон отступил назад в своих сделанных на заказ ботинках из змеиной кожи, выражение любви и триумфа на его лице таяло…

Нет, не таяло. Искажалось. Становилось тем выражением, которое Винс так хорошо знал: недоверием и неприязнью. Прекрати, а? Это не неприязнь, и ею никогда не было.