Admin - i af0d3b7246f951a5

В нескольких шагах от дома воспреемник вдруг остановился и повернулся к Вацлаву.

— Кем бы ты ни был, я не хочу тебе зла. У тебя светлые глаза. И ты так похож на меня... Не смотри слишком пристально в глаза Души Трехречья.

Вацлав кивнул.

— Что это значит, Вацлав? — прошептал Милан.

— Не знаю. Молчи. Сейчас все увидим.

Они вошли в дом вслед за воспреемником. Тот прошел через анфиладу комнат. Верхневолынцы едва успевали оглядываться по сторонам. Внезапно Вацлав резко остановился. Навстречу ему шел, с трудом переставляя ноги и сутулясь самым невероятным образом, человек лет сорока с пустыми темными глазами. Спутники Вацлава остановились рядом со своим предводителем, глядя на странного человека. Володимир тоже остановился и нетерпеливо оглянулся на Вацлава.

Вацлав смотрел на согбенного человека, потом посмотрел в пронзительно черные глаза Володимира.

— Темные глаза прячут мудрость, не так ли? — спросил Вацлав.

— Не худо бы и светлым кое-что прятать. Например, эмоции, — отрезал волхв. — Идем.

Милан непроизвольно вцепился в руку мага. Он встретился взглядом с черными глазами встречного, и ему показалось, что он смотрит в бездонный провал.

Следующая комната оказалась своего рода перекрестком. По крайней мере, из нее вели четыре двери в четыре стороны. Володимир свернул в правую. Милан непроизвольно отметил, что окна этой комнаты должны выходить на крепостную стену. Так оно и было. Правда за этой комнатой оказалась еще одна. Она и была их конечной целью. В комнате у окна в тяжелом кресле сидел мальчик лет семи. На коленях у него лежала открытая старинная книга, сам он смотрел в окно.

Мальчик повернулся к ним, Милан на мгновенье встретился с его глазами — серо-голубыми глазами, пожалуй, чуть желтее, чем у Вацлава, и еще сильнее сжал пальцы мага. Тот высвободил руку и растер пальцы другой рукой.

— Простите, — смущенно пробормотал Милан.

— Не извиняйся, мой мальчик, — ласково возразил Вацлав.

Володимир встал за креслом мальчика.

— Я выполнил твою просьбу.

Милан снова, притягиваемый каким-то ужасом, уставился в глаза Души Трехречья. Стас говорил, что они вобрали в себя мудрость столетий. Может быть и так. Но Милан видел лишь боль. Боль столетий. Взгляд ребенка выражал больше боли, чем было доступно человеку.

На этот раз маг сам взял Милана за руку и ободряюще сжал.

— Да, — согласился Вацлав. — Теперь мы можем поговорить.

— Ты ни о чем меня не спросил, путник, — произнес мальчик детским голосом с недетскими интонациями.

— Мне кажется, я уже получил ответ.

— Но ты отправлялся в путь не для этого. Ты хотел избавить от страданий брата. Разве ты не знаешь, что от страданий может избавить только смерть?

— Безусловно, — согласился Вацлав. — Но она избавляет и от радостей.

— Всегда приходится чем-то жертвовать.

— Но всегда ли мы получаем то, что хотим?

Теперь Вацлав смотрел на воспреемника и, казалось, обращался к нему.

Мальчик вздохнул.

— Как давно это было... Подойди ближе, — неожиданно добавил он.

Вацлав не шелохнулся.

— Сожалею, Володимир, но нам пора. Володимир, — Милану показалось, что он обращается к двум разным Володимирам, — поговорим позже. Нас проводят?

Воспреемник кивнул, от стены отделился инок и пошел к двери.

Выйдя на улицу, Милан перевел дух.

— Простите, что я так сжал вашу руку, Вацлав, и спасибо, что вы не отняли ее. Это было жутко.

— Не извиняйся и не благодари, — Вацлав отключил переводящую горошинку и заговорил на родном языке. — Наоборот, прими мою благодарность. Ты снова спас мне жизнь.

— Как? — удивился Милан.

— Потом поговорим. Пойдем к резиденции воспреемника. Наш провожатый уже заждался.

Милан пошел вперед.

— И все же Вацлав?..

— Темные глаза прячут мудрость, — печально отозвался маг.

— Да, но не мои!

— Я и не говорил, что твои.

Их привели в просторные покои в противоположном конце монастыря. Иноки подали на стол еду и питье, через несколько минут вошел Володимир.

— Пообедаете со мной, господа? Уверяю вас, я не питаюсь телами невинных жертв.

— Сочтем за честь, — отозвался Вацлав.

Володимир принялся за еду. Милан вдруг понял, что зверски проголодался и взялся за ложку. Его спутники тоже не заставили себя упрашивать.

Володимир поднял бокал вина.

— Итак, ты тоже не одобряешь меня, — проговорил он, глядя на Вацлава, и отпил из бокала.

— Я? Как я могу одобрять или не одобрять тебя? Для этого я пришел в неподходящее время.

— Пустое, — отмахнулся воспреемник.

— Отнюдь. Ведь ты бываешь сам собой только во время очередной инициации.

— Ты слишком похож на меня, — вздохнул Володимир.

— Да, слишком. Когда состоялась инициация, глаза у мальчишки были голубые.

— Как у тебя.

— Они уже начали темнеть.

— Прошло три года.

— А ты? Ты тоже родился с голубыми глазами?

— Нет. Глаза у меня были карие. Они потемнели со временем.

— Темные глаза прячут мудрость. Порой даже мудрость веков. Я прав?

— Прав.

— Раздвоение личности, как путь к бессмертию. А твое второе я хочет отдохнуть.

— Я тоже хочу. И боюсь, что рано или поздно, это все же случится. Как ты думаешь, волхв?

— Зови меня Вацлав. Так проще.

— Ты думаешь, я умру, Вацлав?

Вацлав задумчиво разглядывал вино на свет. Судя по всему, оно ему чем-то не понравилось, и он поставил стакан на стол.

— Сделки такого рода обычно подписывают кровью. Правда, обычно, чужой.

Володимир вздохнул.

— Боюсь, что ты прав.

Вацлав вдруг встал и подошел к воспреемнику.

— Ну и как оно, жить семьсот лет?

— Почти восемьсот. Я устал, Вацлав. Но... Я буду тянуть это сколько смогу. Я боюсь умереть.

Вацлав придвинул стул и сел.

— Тебе не понять. Ты молод. А я... Во время войны я уже был достаточно стар. Мне было под шестьдесят. Не старость, конечно, но и не молодость.

— Тебе было под шестьдесят в начале войны, — проговорил Вацлав. — И ты был одним из тех, кто разрушил старый мир. Кажется, в те годы говорили, нажал на красную кнопку. Так?

— Да. А потом, когда весь мир сошел с ума, и чужие измерения проникли в наше, часть спецов установила границы — о, совершенно произвольно, они почти не совпадали со старыми, а я нашел способ продлить жизнь и обрести душевное здоровье. Вот только который я настоящий?

— Еще поймешь. Какие твои годы? Думается мне, что настоящий Володимир еще не сложился. — Несмотря на ядовитые слова, голос Вацлава звучал скорее печально, чем насмешливо.

Володимир понимающе принял и насмешку и сочувствие.

— Почему ты так решил?

— Не возьмусь утверждать наверное, я не врач, но мне кажется, что у той твоей личности, с которой я сейчас веду беседу, началось раздвоение. Прошлый раз ты отделил от себя боль, этот раз отсечешь страх, если сможешь. Что у тебя останется? Скука и целесообразность?