Холли Блэк - Черное сердце

Эй, Кассель,

кричит одна из девушек, и мне приходится обернуться. — Ставки еще принимаешь?

Неа,

отвечаю я.

Видите, я стараюсь жить в мире с законом. Я стараюсь.

Иногда сам не понимаю, зачем я так бьюсь, чтоб остаться здесь, в Уоллингфорде. Мои оценки — всегда намеренно и неизменно очень средние — за последний год окончательно рухнули вниз. Да и в колледж я не собираюсь. Подумываю о Юликовой и о тренинге, который проходит мой брат. Только-то и нужно, что бросить школу. Просто оттягиваю неизбежное.

Девушка снова смеется, а Одри и остальные вторят ей.

Иду себе дальше.

На развитии мировой этике мы немного говорим о предвзятости журналистики и о том, как это влияет на наш образ мыслей. Когда попросили привести пример, Кевин Браун вспоминает статью о моей матери. Он считает, что слишком многие репортеры обвиняют Паттона в том, что его так легко обдурили.

Она же преступница,

говорит Кевин. — Зачем пытаться выставить дело так, будто губернатор Паттон должен был знать, что его подружка попытается наложить на него чары? Это явный пример попытки журналиста дискредитировать пострадавшего. Я бы не удивился, узнав, что Шандра Сингер и над ним поработала.

Кто-то хихикает.

Не поднимаю глаз от стола, внимательно разглядывая ручку, которую держу в руках, но тут слышу стук мела по доске — это мистер Льюис спешит привести в пример недавние новости из Боснии. Меня охватывает та странная сосредоточенность, которая возникает когда все вокруг съеживается до здесь и сейчас. Прошлое и будущее тают вдали. Только и слышно, как бегут мгновения, но тут раздается звонок, и мы толпой устремляемся в коридор.

Кевин,

тихо говорю я.

Он оборачивается, ухмыляясь. Мимо нас бегут ученики, прижимая к себе сумки и книги. Я вижу их боковым зрением — бегущие мимо цветные полосы.

С такой силой бью Кевина в челюсть, что удар отдается до самых моих костей.

Драка! — Вопят какие-то мальчишки, но подоспевшие учителя оттаскивают меня от Кевина прежде чем он успевает встать.

Даже не сопротивляюсь. Меня охватило оцепенение, но адреналин все еще бежит по жилам, нервы так и искрят от желания сделать что-нибудь еще. Что-нибудь и кому угодно.

Меня ведут к декану и оставляют у дверей, сунув в руку листок бумаги. Сминаю его и швыряю в стену — как раз тут меня вводят в кабинет.

Кабинет декана Уортона забит разными бумагами. Декан явно удивился, увидев меня — он встает и снимает с кресла, стоящего возле стола, стопку папок и журналов с кроссвордами. Жестом показывает, что я должен сесть. Обычно, в какие бы неприятности я ни влипал, меня тащат прямиком к директрисе.

Дрался? — Спрашивает декан, поглядев на записку. — Это два взыскания — если драку затеял ты.

Киваю. Не доверяю себе, и потому не хочу говорить.

Хочешь рассказать, что случилось?

Не особо, сэр,

отвечаю я. — Стукнул его. Просто… ничего не соображал.

Уортон кивает, словно бы обдумывая мои слова. — Ты понимаешь, что если получишь еще одно взыскание, по любому поводу, тебя исключат? И вы не закончите школу, мистер Шарп.

Понимаю, сэр.

Мистер Браун сейчас придет. Он поведает мне свою версию случившегося. Тебе точно больше нечего добавить?

Точно, сэр.

Хорошо,

декан Уортон приподнимает очки, чтобы можно было помассировать переносицу пальцами в коричневой перчатке. — Тогда жди за дверью.

Выхожу и сажусь на стул перед школьным секретарем. Кевин проходит мимо меня в кабинет Уортона и что-то бурчит. Кожа на его щеке приобрела любопытный зеленоватый оттенок. Синячище будет что надо.

Сейчас скажет Уортону: «Не знаю, что это нашло на Касселя. Просто обезумел и все. Я его никак не провоцировал».

Несколько минут спустя Кевин уходит. Ухмыляется, глядя на меня. Я ухмыляюсь в ответ.

Мистер Шарп, войдите, пожалуйста.

Вхожу. Снова сажусь на стул и разглядываю стопки бумаг. Толкнуть разок, и все разлетится в разные стороны.

Вас что-то злит? — Спрашивает декан Уортон, словно бы читая мои мысли.

Открываю было рот, чтобы возразить, но не могу. Можно подумать, будто я так долго носил в себе злость, что даже забыл, что же это такое. А вот Уортон сразу понял, что со мной.

Я просто в ярости.

Думаю о том, что заставило меня выбить пистолет из рук убийцы. О том, до чего же приятно было двинуть Кевину в челюсть. О том, как же хочется делать это снова и снова, почувствовать, как хрустят кости, как разбрызгивается кровь. О том, каково это — стоять над ним и чувствовать, как кожа пылает от ярости.

Нет, сэр,

выдавливаю я. С трудом сглатываю — потому что сам не понимаю, когда же настолько отстранился от самого себя. Я же понимал, что Сэм сердится, когда он говорил о Данике. Почему же не понял, что и сам тоже злюсь?

Уортон откашливается. — Вам много пришлось пережить, начиная от смерти брата и заканчивая нынешними… прегрешениями вашей матери.

Прегрешениями.

Мило. Киваю.

Не хочу, чтобы ты пошел по дорожке, с которой нет возврата, Кассель.

Ясно,

говорю я. — А теперь можно вернуться в класс?

Иди. Но помни: у тебя уже два взыскания, а год еще и за половину не перевалил. Еще одно — и все. Исключение.

Встаю, забрасываю на плечо рюкзак и крадусь обратно в Академический центр — как раз успеваю к следующему звонку. Лилу я не вижу, хотя задерживаю взгляд на каждой проходящей мимо блондинке. Понятия не имею что ей скажу, если все-таки встречу.

«Я слышал, ты заказала свое первое убийство? Ну и как ощущения?»

Кажется, немного чересчур.

И потом, кто сказал, что оно для нее первое?

Поспешно скрываюсь в туалете, открываю кран и брызгаю в лицо холодной водой.

Настоящий шок; вода стекает по моим щекам и собирается в ложбинке на шее, пропитывая белую рубашку. Перчатки темнеют. Вот дурак, забыл их снять.

Очнись, говорю я себе. Возьми себя в руки.

Мои темные глаза, отраженные в зеркале, кажутся еще более мрачными, чем всегда. Скулы выпирают так, будто кожа слишком истончилась.

Подходящая внешность, говорю я себе.

Папа бы мною гордился. Ты настоящий чародей, Кассель Шарп.

Успеваю придти на физику раньше Даники, и это хорошо. Теоретически мы с нею по-прежнему друзья, но после ссоры с Сэмом она меня избегает. Если я хочу с нею поговорить, придется устроить на нее засаду.

Места в классе не распределены, и потому я с легкостью нахожу себе парту рядом с той, за которой обычно сидит Даника; сваливаю на стул свое барахло. Потом встаю и завязываю разговор с кем-то на другом конце кабинета. С Уиллоу Дэвис. Похоже, она настораживается, когда я спрашиваю ее про домашку, но отвечает без особых раздумий. Что-то рассказывает о том, что есть десять измерений пространства и только одно — времени, и все они закручены друг вокруг друга, и тут входит Даника.