Admin - <4D6963726F736F667420576F7264202D20D4E8EDCFEEF0F2C0F0F2F3F02DD2EEEAE8EE2E646F63>

разумной причины и не было; просто на «Севастополе», увидя «Сисой» в клубах дыма и

пламени, и несколько офицеров, стоящих вместе, замахали приветственно фуражками, заметя

на 12" башне лейтенанта Залеского, спокойно сидящего наполовину вне башни. Команда

«Севастополя», увидя это, вероятно, поняла по-своему, и кто-то крикнул "ура", которое мигом

было подхвачено обоими кораблями. В общем, это "ура" пришлось весьма нам кстати, так как

сильно подбодрило команду, среди которой еще царило уныние после поразившего нас

известия о ранении адмирала Чухнина, переданного со «Святителей» семафором.

Только после боя узнали мы, что наш «Сисой» оказался причастным к этому несчастью.

Когда адмиралу доложили, что наш броненосец подбит, садится носом и вот-вот всего выйдет

из строя, он сам захотел нас увидеть. Но пожар и дым с ростр «Святителей» затрудняли

видимость, и Григорий Павлович вышел далеко на крыло мостика. Где в ту же секунду и был

сражен двумя осколками снаряда, лопнувшего на броне носовой башни. Оба они угодили ему

в живот. Несмотря на страшные муки, адмирал наш оставался в сознании еще минут десять,

запретив сносить себя вниз, а потом приказал передать командование контр-адмиралу

Рудневу и впал в забытье. Через два часа его не стало…

На юте я пробыл, вероятно, минут 20. Сначала было стоять ничего себе, так как все мы

старались держаться за башней; затем бой удалился, и осколки перестали долетать. Хотя

нужно было проверить, как обстоят дела с поступлением воды в средний отсек, я не ушел с

юта, чтобы не дать команде бросить шланги и разбежаться. Однако я и сам чувствовал себя

сильно не по себе; нервно тянул папиросу за папиросой, переминался с ноги на ногу и,

наконец пожар стал быстро утихать, и я подрал вниз, так как получил приказание запустить

турбины, для откачивания воды из носового отсека.

В это же время на баке старались под руководством старшего офицера завести пластырь

на пробоины в носовом отделении, опустившиеся ниже уровня воды от сильного дифферента.

Пластырь мало помогал, так как ему мешали шест противоминных сетей и само сетевое

заграждение. Сначала я пустил две турбины, но вскоре трюмный механик просил пустить

третью и четвертую. Пришлось это сделать, несмотря на то, что динамо-машины оказались

сильно перегруженными. Надеясь больше всего на кормовую динамо-машину, поставленную

перед нашим уходом в плавание Балтайским заводом, на котором она раньше работала на

электрической станции. Я наиболее перегрузил ее - вместо 640-а ампер на 1100, а остальные 3

вместо 320-и - на 400. С этого момента почти до самого окончания боя, я находился при

турбинах и динамо-машинах, переходя от одной к другой и наблюдая их работу. Работали они

отлично, без всякого нагревания до следующего дня. И тем нас, безусловно, спасли.

Ходя по палубам, я забежал на минуту в свою каюту за папиросами, которых, увы, не

нашел, так как от моей каюты и соседней с нею остались одни ошметки и громадная дыра в

борту. Чувствуя все-таки желание курить, я забежал в каюту командира, где бесцеремонно и

набил свой портсигар. Его каюта была цела, но адмиральский салон был исковеркан: стол

разбит, в левом борту дыра такая, что тройка влезет; 47-мм орудие этого борта лежало у

стенки правого, вместе с двумя бесформенными трупами комендоров, из которых один

представлял из себя почти скелет, а другой был разрезан пополам.

Временами сверху приходили различные и противоречивые известия, так как бой

сместился, наш отряд в нем участия не принимал, и ничего было не видно толком. Похоже

около того времени прибилась к нам подбитая в корму и изрядно осевшая в воду «Победа»,

она не могла угнаться за двумя другими «пересветами», которые быстро от нас отрывались…

Внизу было неважно: носовой отсек на батарейной палубе был залит до главной носовой

переборки, которая пучилась и пропускала в швах; носовые погреба на метр залились водой,

но оттуда ее успевали откачивать. Переборку укрепляли, чем могли, ставя подпоры. Вода

текла уже по жилой палубе, просачиваясь через переборку. Трюмный, гидравлический и

минный механики и старший офицер старались укреплять ее: тащили еще бревна, плотники

здесь же делали клинья, шла спешная и лихорадочная работа.

Пожар батареи через час полтора после начала прекратился совершенно. Вероятно сам

по себе, так как больше было нечему уже гореть. На палубе валялись выгоревшие патроны и

пустые гильзы, стенки и борта были черны; на них и с подволока свисали в виде каких-то

обрывков проволок обгоревшие провода. Шестидюймовые пушки совершенно черные

угрюмо молчали, и около них хлопотали обгоревший плутонговый командир лейтенант Буш и

мичман Блинов с несколькими комендорами. Семена Федоровича явно лихорадило, поскольку

ожоги у него на лице, шее и руках были весьма обширны, однако никакие уговоры уйти вниз

не действовали. Противоожеговую мазь и бинты наложили ему тут же, сами комендоры.

Благо индивидуальные пакеты и аптечки были под рукой - опыт «Рюрика» у Кадзимы был

учтен. Но выглядел он сейчас в белой чалме и с бинтами на руках весьма импозантно.

Артиллерийские офицеры и их подчиненные старались силой расходить ручные

подъемные и поворотные механизмы, что пока им не удавалось, так как медные погоны от

жары покоробились и местами оплавились. От сильного напряжения в течение нескольких

часов я приобвык и стал мало чувствителен к окружающей обстановке, так что несколько

обгоревших до костей трупов в батарее не производили почти никакого впечатления, и я

спокойно спотыкался и наступал на них. Затем я опять вернулся вниз к своим турбинам и

динамо-машинам.

В офицерских отделениях лежали раненые, человек 40, стонали, и около них хлопотали

добровольцы из команды, под руководством подшкипера, который самостоятельно принял

как бы роль выбывших из строя докторов. Оба доктора лежали рядом и, хотя и пришли в

сознание, но были пока так слабы, что не могли двигаться. В почти таком же положении

находился лейтенант Овандер, около него хлопотал какой-то сердобольный телеграфист.

Поговорив с Эдуардом Эдуардовичем и перебросившись несколькими словами с докторами и

с некоторыми ранеными из команды, чтобы их ободрить чем-нибудь, я сообщил, что бой пока

кончился, все в порядке, и мы идем в Порт-Артур хорошим ходом - небольшая ложь, но мне

хотелось сделать что-нибудь приятное им, так как жалко было смотреть на сморщенные,

покрытые желтой пылью пикриновой кислоты лица.

Потом я зашел в кормовое подбашенное отделение 12" орудий, где застал прислугу