Admin - <4D6963726F736F667420576F7264202D20D4E8EDCFEEF0F2C0F0F2F3F02DD2EEEAE8EE2E646F63>

подачи в столь же спокойном настроении, как и их командира башни - лейтенанта Владимира

Ивановича Залесского. Они деловито производили подачу, причем старый запасной

квартирмейстер хриплым монотонным голосом обещал кому-то "побить рожу", если он будет

еще трусить. Мне так было приятно присесть на несколько минут около этих спокойных

людей и переброситься с ними несколькими словами.

Вскоре стало очевидным, что удалось, наконец, нашим трюмным не только взять

затопления под контроль, но и начать понемногу откачиваться. Нос наш даже несколько

приподнялся: старший офицер Ивков сказал, что пластырь, кажется, прилег удачно, после

того, как удалось срубить мешавший сетевой выстрел.

Потом была сыграна минная атака, и я выбежал наверх. Но оказалось зря, японские

крейсеры и миноносцы обгоняли нас справа и далеко впереди, причем совсем не выказывали

намеренья нападать. В виду у нас пока еще был и транспортный караван, а с ним три наших

крейсера. Они, по-видимому, только что бились с японцами, «Мономах» здорово горел. Но

при виде наших броненосцев враг немедленно ретировался. Что положительную роль сыграло

в душевном настрое команды. Затем мы от транспортов отошли дальше в море. Крейсера же

остались с ними. Потом, следуя приказу адмирала, «Сисой» и все наши броненосцы

повернули «вдруг» на северо-восток, там слышались выстрелы наших и неприятельских

пушек. Мы, как могли, спешили туда. И, как показала жизнь, поспели как раз вовремя.

Вскоре окрылись по курсу слева идущие нам на встречу четыре корабля с «Громобоем»

во главе, а затем и японцы, всем флотом гнавшиеся за ними, и уже поджегшие шедшего у

наших в конце «Ослябю». Адмирал наш тут же начал забирать вправо, но дальнейшего хода

сражения я себе точно представить потом не смог, так как практически все его время носился

по низам: от динамо к турбинам и обратно, потом всеми, кого смогли собрать, крепили щит у

пробоины в корме, потом снова аврал в носу, где от близких разрывов и сотрясения

броненосца, когда нам били по верхним частям, пластырь сдал, и течь достигла размеров

критических, в результате чего вода до половины затопила носовой погреб.

Наверху раза три или четыре кричали «Ура», пробегавший за чем-то в свою каюту

лейтенант Апостоли, запыхавшись, крикнул нам, что подходит Макаров, и что славный

«Новик» только что подорвал «Микасу» минами! Тут мы все тоже как безумные кричали

«Ура», и, похоже, даже силы наши прибавились. Первой мыслью было бежать наверх,

посмотреть. Но я не мог бросить своих людей занятых важной и неотложной работой.

Когда я уже был снова в носу, Георгий Авенирович, наш старший офицер, пришедший

посмотреть за нашими делами, принес новые радостные известия. И с ними и горькое.

Радостные – что тонут или даже потонули уже три больших корабля у японцев. А горькое –

что на его глазах погиб наш красавец «Баян», а до этого взорвался и «Витязь». Но как же всем

нам хотелось верить, что если Макаров с лучшими и не поврежденными кораблями успел нам

на выручку, японцы, в конце концов, не выдержат! Поэтому даже это печальное известие не

сломило бравого настроя команды. И воду постепенно из погреба удалось вновь откачать. Не

всю, но почти до прежнего уровня.

Ход наш был во время этого боя до 10-и узлов, затем мы его снизили, по словам

старшего офицера, узлов до восьми, или менее, поэтому никакой решающей роли в бою уже

не имели. Да и по нам почти не стреляли. Вскоре пушки замолчали совсем. Когда сражение

окончилось, мы уже стояли вовсе без хода и лихорадочно заводили пластыря, потому как

действительно находились на грани затопления. Но самым занятным было то, что наша течь в

корме несколько приподняла нос, облегчив тем самым наше общее удручающее положение.

С наступлением темноты мы совсем отстали от флота и оказались в компании с

имевшим ощутимый крен «Ослябей» и догнавшей нас, все еще дымяшейся «Победой». Возле

нее держались два наших дестроера, а немного дальше крейсера «Олег» и «Очаков», которых,

со слов старшего офицера, оставили с нами «на всякий случай». С них нам и передали, что,

судя по всему, неприятель наш жестоко разбит. Но на особые проявления радости не было ни

сил, ни времени – шла отчаянная борьба с водой за спасение броненосца.

Огни были скрыты, закрыто все освещение до жилой палубы. Так как атак пока не было,

то я большей частью был внизу. То у своих машин, то в верхнем офицерском отделении, где

собрались почти все офицеры около наших пострадавших докторов. Сидели, спокойно

разговаривали о минувшем дне, о нашем положении, гадали кто утоплен у неприятеля, кто у

нас, курили и ели корибиф прямо руками из коробок. Сошлись в общем мнении, что

победили, слава Богу, мы.

Но вот вопрос: какой ценой? Кто-то сам видел как страшно погиб «Витязь». С мостика

дошли слухи, что мы потеряли лучших наших адмиралов: Макарова, Чухнина, Руднева,

Небогатова и нашего начальника – Григоровича. И вести эти к празднованию совсем не

склоняли. Команда тоже сидела группами, кроме людей у оставшихся исправных пушек, а

именно: кормовой башни, которую удалось все-таки опять починить, носовой верхней

шестидюймовки и 2-х 75 миллиметровых в верхней батарее, - по одной с борта, и еще одной

шестидюймовой пушки левого борта в батарее. Ее ворочали вручную четыре человека с

большим трудом. Были люди и у кормового пулемета, хотя его полезность при минной атаке

была весьма сомнительна.

За отсутствием гербовой команде тоже выдали ящики с корибифом, и она ела их,

запивая водой с красным вином. На всякий случай я приказал двум моим доверенным

квартирмейстерам втащить в погреб мин заграждения два зарядных отделения мин Уайтхеда,

в которые вставил фитильные запалы. Затем погреб заперли. Это я сделал на случай, если

понадобится ночью выбрасываться на берег и уничтожать корабль.

После чего пошел на мостик, где узнал от старшего штурмана лейтенанта Бурачка, что

мы идем на север, и так как компасы в боевой рубке не действуют (а ходовая вместе с

мостиком была исковеркана полностью), то правим по Полярной звезде. На спардеке

собралась большая часть офицеров; все говорили, чтобы хоть луна-то поскорей взошла, по

крайней мере, миноносцы не осмелятся атаковать, будучи видными издали; я оспаривал это

мнение и желал продолжения темноты. Плохо слыша своими поврежденными ушами, я

злился, что говорят слишком тихо и что меня не понимают с первого слова, так как почти все

оглохли еще в дневном бою.

В это время опять сыграли водяную тревогу. Оказалось, что поступает вода в