Vladimir - Unknown

- "Я собираюсь присоединиться к капитан-лейтенанту Шульцу, господин капитан зур зее. Это моё окончательное решение" - заявил я, обращаясь к Клаусу фон Рею.

- " Как же вы господа мои благородные собираетесь спасать этих несчастных? Атакуете с кортиками наперевес взвод вооружённой до зубов охраны? А что потом, куда вы денете спасённых? Повезёте с собой? В Берлин? В рейхсканцелярию? На приём к рейхсфюреру СС Гиммлеру?"

- осведомился фон Рей, бросив на меня из-под кустистых седых бровей сердитый взгляд.

- "Послушайте, Клаус!" - перешёл я на правах старого товарища на более доверительный тон - "После того, что произошло на наших глазах, мы с Шульцом не можем не попытаться предпринять хоть что-нибудь. Простите за пафос, но если для вас слово честь не пустой звук, а я знаю, что это так, то вы не можете не понять нас. Если на то пошло, то как германский офицер и человек чести я не имею выбора.

Теперь к делу. Кое-какой план у меня всё же есть. Недалеко от домика обходчика, возле станции я заметил старенький грузовичок. Он совершенно ветхий и раздолбанный, причём до такой степени, что ни один интендант не соблазнился конфисковать его для военных нужд. Тем не менее, он на ходу. Я видел, как он подъехал и как с него сгружали дрова на заднем дворе станции. По моим сведениям в том вагоне, откуда убежала наша малышка, не более десятка детей. В случае удачи мы можем переправить их в женский монастырь Пресвятой Катерины. Он всего в получасе езды отсюда. При монастыре есть большой детский приют и наши смогут затеряться среди других детей. Я не думаю, что эсэсманы сунутся туда с обыском. В их же интересах будет не светится и не устраивать публичные скандалы, а замять это дело по-тихому.

Если действовать быстро и решительно, то охрана не успеет среагировать эффективно. К тому же я учёл психологический фактор. Его подсказал мне Шульц, облачившись в полную форму морского офицера со всеми регалиями. Немецким солдатам, увлечённым газетно-журнальной морской романтикой и военной кинохроникой о рыцарях океана, будет крайне затруднительно открыть огонь по героям-подводникам из кригсмарине, к тому же увешанных рыцарскими крестами и наградными знаками!"

Фон Рей смерил меня с ног до головы пристальным взглядом - "Ну что же? Я вижу вас с Шульцом мне не остановить" - пожевав губами, заметил он - "В таком случае придётся возглавить сие безумное мероприятие!"

Подал голос Прус, всё это время лежавший на верхней полке купе.

- "А что, и я, пожалуй, присоединюсь к вашей сумасшедшей компании. На маленьких замученных идише киндер мне категорически наплевать, но вот скуку развеять не помешает. Набить пару, тройку раскормленных рожь этим тыловым героям лагерных будней. Вот это было бы славно".

Менее чем через час, в начале шестого утра, случайный зритель мог бы наблюдать весьма экзотическое зрелище. Вдоль железнодорожного состава шествовала живописная группа военных при полном параде. Четверо моряков при кортиках в золотистых ножнах, в чёрной униформе, с чёрными лайковыми перчатками на руках и полным набором на четверых железных и рыцарских крестов. Возглавлял этот марш кригсмарине огромный и солидный капитан цур зее Клаус фон Рей.

1.идише киндер (идиш)-еврейские дети

Мы шествовали по железнодорожной насыпи, разодетые по полной форме, словно собрались на званый ужин к самому сатане или, по крайней мере, к гросс-адмиралу Деницу, в просторечии Перископу. Для пущей торжественности этого железнодорожного военно-морского парада, глумливец Прус принялся искусно насвистывать марш Кригсмарине. Не тот, что официально числился за флотскими и был пошлым и бравурным, как и большинство военных маршей, а наш родной “Вас волен вир тринкен” на мотив старинной бретонской песни. Помнится мне пришлось долго искать вдохновения в загородном клубе подводников “Счастливый У-бот”, пока сам по себе не всплыл в голове более-менее приемлемый текст:

“Волну к волне, вздымает шторм, девятый вал нас смять грозит.

Нам нипочём их смертный хлад, нам нипочём их грозный вид.

С тобой мы выпьем и не раз, когда закончим ратный труд,

Но только помни, старина, кто пьёт один, в бою не крут.

Мы были вместе много дней и будем вместе до конца

Таков закон суровых дней, пока всевлавствует война.

В бою удачлив наш у-бот и бьют торпеды точно в цель.

Пока мы вместе, старина, от страха, не забьёмся в щель.

Споём же, славный экипаж. Подводник ты не одинок!

Нам вместе жить и умирать, когда тому настанет срок.

Когда в отсеки хлынет смерть, мы ей дадим такой отпор,

Ей будет проще с нами сесть за общий стол, закончив спор.

С тобой мы выпьем и не раз, когда закончим ратный труд,

Но только помни, старина, кто пьёт один, в бою не крут”.

Впрочем, эта прекрасная мелодия вдохновила на стихоплётство подобное моему, десятка два авторов. Вот и у люфтваффе ещё с 1939 года, свой неофициальный гимн, положенный на музыку этой же бретонской песни. Говорят, что сам Геринг одобрил его. Ну что же, значит у летучего борова неплохой музыкальный вкус.

- “Стой!” – окликнул нас молодой ефрейтор-альбинос и передернул затвор винтовки. Его бесцветные брови были изумлённо приподняты, а светло-голубые глаза, таращившиеся на нашу четвёрку, почти вылезали из орбит.

- “Спокойно, солдат. Опустите оружие. У меня нет времени. Я выполняю срочный приказ рейхсфюрера Гиммлера. Вот мои документы” – Фон Рей сунул под нос опешившему ефрейтору своё офицерское удостоверение и тут же спрятал его во внутренний карман кителя - “Дети транспортируются в этом вагоне? Приказано доставить их по новому назначению. Эти еврейские отпрыски ещё принесут пользу Рейху. Они будут обменяны на эшелон горючего для люфтваффе. Эта секретная информация, солдат. Так, что смотри у меня!” – Клаус покачал перед влажным ефрейторским носом массивным кулаком, затянутым в чёрную лайковую перчатку. После чего капитан цур зее стянул её с руки и, сунув два толстых пальца в рот, лихо по-мальчишески свистнул. Из-за поворота насыпи показался, по-ветерански кашляя и постанывая на ухабах, древний грузовичок. За рулём сидел обходчик Мюсле собственной персоной. Старика я успел окончательно втянуть в это дело, заявившись к нему в дом, после разговора с фон Реем. Тот не слишком артачился, резонно решив, что после истории со спасением девочки ему терять уже нечего. Семь бед…и так далее.

Я не без труда отодвинул двери вагона, впуская внутрь свежий воздух. В ноздри ударил тяжёлый запах человеческих нечистот, перебиваемый сладковатым смрадом тления. Кто-то заскулил по-щенячьи в тёмной глубине. Мы с Шульцом поднялись в вагон и принялись выуживать из груд тряпья и неподвижных тел, ещё живых, но вялых и не сопротивляющихся малышей. Таких набралось всего двенадцать человек. В основном мальчиков. Детям на вид было от пяти до двенадцати лет. Они были сильно истощены и легки, словно тряпичные куклы. Всех живых мы быстро переправили в грузовик, уложив на дно маленького кузова, благо сидеть и уж тем более стоять они были не в состоянии. Неожиданно заартачился, пришедший в себя охранник-ефрейтор. Солдат собрался бежать к начальству, чтобы доложить о происходящих в зоне его ответственности странностях. Прус в два прыжка нагнал ефрейтора и лихо, с маху врезал ему со спины кулаком под основание черепа. Тот мгновенно перейдя в бессознательное состояние, всхлипнув, покатился под откос насыпи. Фон Рей, не мешкая забрался в кабину к Мюсле, а мы вдвоём с Шульцом запрыгнули в кузов. Прус от поездки отказался.