Vladimir - Unknown

Всё-таки тяжёлая контузия, которую я получил при близком взрыве торпеды, давала о себе знать. Зрение восстановилось через неделю, слух чуть позже, а вот с речью были проблемы. Язык попросту отказывался мне подчиняться. Приходилось пользоваться для общения блокнотом, карандашом и всё ещё дрожащей, слабой правой рукой.

Получилось так, что на борту Летучей рыбы оказалось два пассажира. Один немощный, хоть и молодой, а другой бодрый и полный сил, не смотря на солидный возраст. Вполне естественно, что синьор Бланко зачастил в мою каюту с визитами. На борту у-бота особого выбора для него не было. Старик совсем не был молчуном и любил пообщаться. Чтобы болтать с морячками-подводниками о том, о сём нужно иметь хоть какие-то общие интересы: женщины, выпивка, весёлые драки и печальные воспоминания о погибших приятелях. Естественно ничего общего у Бланко с моряками не было. А тут я, идеальный слушатель. Свободные уши и отсутствие возможности перебить рассказчика. Кроме прочего старик лечил меня от приступов жестокой головной боли. Он внимательно наблюдал за мной и определял наступление приступа по моим медленно расширяющимся зрачкам. Тогда он сжимал мой затылок своими большими пухлыми, но сильными ладонями и пристально, ни мигая, начинал смотреть мне в глаза. Боль через несколько минут утихала, и я уплывал в сон.

Бланко много рассказывал о себе. Назвав про себя, при первой встрече старика Агасфером, я, похоже, прокололся. Семитских корней у него не было. Имела место необычная смесь разных кровей. В роду у Бланко было много кого. Мать была креолкой наполовину, её отец, дед Бланко был испанцем. Отец старика числился немцем, но был им лишь по материнской линии, поскольку дед рассказчика был не кто иной, как потомок гуанчей. Отпрыск одного из самых знатных родов, правителей далёкого канарского острова Тенерифе. После ряда неудачных восстаний его предки были депортированы испанской короной в далёкую Южную Америку, дабы больше не мутили воду на канарском архипелаге.

Когда Бланко упомянул о гуанчах, я поневоле вспомнил о своём мимолётном романе с красавицей Чаорой, существом единым в трёх ипостасях. Девушка была одновременно медицинской сестрой, благородной принцессой гуанчей и очаровательным молодым учёным, увлечённым тайнами кроманьонской наследственности. К тому же это моё незабываемое приключение происходило на том самом острове Тенерифе. Бланко уловил в моих глазах разгоревшийся интерес и, сунув мне в руки, блокнот и карандаш, что называется, потребовал объяснить причину. Пришлось объяснить. Я исписал чуть ли ни половину блокнота, так, что в конце онемевшая рука попросту отказалась меня слушаться. Старик задавал много вопросов, а я совсем не собирался трепаться о своей близости с дорогой для меня девушкой. Однако имя Чаора прозвучало, и не из моих уст.

Бланко очень заинтересовался этой темой и, получив от меня достаточно информации, чтобы сделать какие-то свои выводы, заявил:

- Вы знаете, Отто. Мы с вами яркий пример того, как тесен мир и что такое поверхностное понятие, как судьба, иногда, всё- таки, проявляет себя. Я только и знал о вас, что вы немецкий морской офицер и что вас зовут Отто. Скажите, ваше родовое имя фон Шторм?

Я согласно кивнул, не видя в этом особого фокуса. Кто угодно на лодке мог назвать вслух мою фамилию. Однако Бланко отрицательно замотал головой:

- Нет, нет! Ваше полное имя я услышал полгода назад от одного учёного мужа по имени Агалаф. Я был проездом, по делам в пригороде Монтевидео, в одном престижном учебном заведении.

От внимательных глаз Бланко не укрылось, как я вздрогнул, когда он произнёс имя Агалафа, старшего брата и научного руководителя Чаоры. Старик победно улыбнулся, как будто только что убедился в чём-то чрезвычайно для себя приятном. Он вдруг заявил, окончательно вгоняя меня в состояние крайнего изумления:

- Кстати, младшая сестра достопочтенного профессора Агалафа, несравненная Чаора Олора, воспитывает маленькую дочь, бесподобного белокурого ангелочка. И в кого только такая беленькая нимфа уродилась? Просто прелесть, а не ребёнок. Дядя Агалаф без ума от племянницы. Часу без неё прожить не может.

Глава 23

“ Посланец свыше”

Лабиринт это очень точное название сверхсекретной базы подводников Кригсмарине. Я, Отто фон Шторм, бывший командир удачливого У-бота по прозвищу Чиндлер, а ныне чёртов изгой, застрявший в этом проклятом Лабиринте, подобно древнегреческому герою Тезею. Минотавр давно издох, причём без моего вмешательства. Ариадну я так и не встретил, и она не успела одарить меня путеводной нитью. Скорее всего, братец-полубык сожрал сестрёнку ещё до моего появления, но… подавился насмерть волшебным клубком. И вот я всё плутаю и не могу выбраться из этого бесконечного, кошмарного Лабиринта.

Зимой, в конце сорок четвёртого года мой друг, командир У-бота Летучая рыба капитан-лейтенант Эрик Шютцер успешно доставил синьора Бланко и меня в Киль. Нашего пассажира прямо с причала увезли на чёрном мерседесе трое очень вежливых штатских. Я так и не прошёл медицинскую комиссию. Кроме этого меня посетил очень вежливый человек из контрразведки, хотя повадками он больше походил на гестаповца. Он сообщил мне, что мой друг Макс Перенье действительно застрелился при невыясненных обстоятельствах. Возможно, это было следствием нервного переутомления и злоупотребления алкоголем. Затем этот гестаповский контрразведчик битых три часа выяснял у меня, когда я последний раз встречался с Максом и о чём мы с ним говорили. Разочарованный моими ответами он удалился не солоно хлебавши. Я же остался весьма озадаченный тем фактом, что мои сведения о Максе, почерпнутые из посттравматических галлюцинаций оказались столь достоверными.

Меня признали временно негодным для военной службы и после отпуска по болезни прикомандировали в серую стаю штабных крыс. Это настоящая смертная тоска для боевого офицера и я бы, наверное, или спился или вообще застрелился со временем, но произошло нечто совсем неожиданное. Через три недели после окончания моего отпуска, в день, когда я должен был преступить к своим служебным обязанностям в аппарате начальника штаба подводного флота, я был вызван к самому начштаба.

Гельмут Хейе весьма радушно принял меня в своём просторном и светлом кабинете. Я, разумеется, был при параде и всех регалиях. Вице-адмирал взял меня за плечи и, чуть отстранив, оглядел с доброй улыбкой и неподдельной отеческой гордостью.

- Так вот вы каковы – истинный герой нации, любимец нашего легендарного шефа Карла Дёница? – не без пафоса задал риторический вопрос Хейе.

Он бы ещё долго упражнялся в патриотической риторике, но тут, без предупредительного стука, открылась незаметная боковая дверь в углу, задрапированная тяжёлой портьерой, и в кабинет стремительно вошёл человек в тёмном добротном костюме. Мужчина был сухощав и плешив, выглядел и вёл он себя уверенно и солидно. На хрящеватом носу красовались очки в тонкой золотой оправе, а на лацкане пиджака посверкивал маленький, круглый и тоже золотой значок с чёрной свастикой в белом кружке – знак принадлежности к партийной элите. Типичный золотой фазан.