Эрик Каплан - Санта действительно существует?

Мысль о том, что могут существовать какие-то невысказанные знания, привела меня к конфликту с Дональдом Дэвидсоном, крупнейшим философом Беркли в мою бытность там. Тогда, в середине 1990-х годов, Дэвидсон считался настолько важной фигурой, что студенты совершали паломничество к нему даже из таких отдаленных мест, как Тайбэй и Гамбург, чтобы писать монографии, посвященные исследованию какой-нибудь малюсенькой извилинки коры его головного мозга. Дэвидсон развивал философию, которая толковала понятие благотворительности, но, по иронии судьбы, он был зол на всех, кто с ним не соглашался, и называл своих оппонентов дураками. Это сочетание благотворительности в качестве предмета исследования и презрения в реальной жизни делало его очень грозным соперником. Вслед за своим наставником, профессором Уиллардом Куайном, он утверждал, что никто не может иметь радикально иную концепцию реальности и что понятие «концепция реальности» даже лишено смысла, поскольку, чтобы понять кого-то, говорящего на своем языке, мы должны интерпретировать то, что он говорит, а чтобы интерпретировать, мы должны верить, что речь идет о реальности: о предметах, воде, соли, перце и т. д. Я нашел это довольно обидным, потому что в то время мне казалось, что такая постановка вопроса делает мистицизм невозможным. Дэвидсон и Куайн презирали обсуждение «внутреннего света» и Альфреда Норта Уайтхеда, склонного к мистике соавтора Рассела (Куайн однажды сказал, послушав речь Уайтхеда: «Альфред Норт Уайтхед, Мэри Бейкер Эдди, Иисус Христос…»).

В своей работе «Об идее концептуальной схемы» Дэвидсон, в частности, разнес в пух и прах диссертацию и репутацию Бенджамина Уорфа. Тот был инженером и лингвистом-любителем, он изучал язык хопи и пришел к выводу, что у этой народности нет принятого на Западе понятия о времени. Исследование Уорфа о способах описания времени у хопи стимулировало невзаимную любовь хиппи к хопи. Опровергая выводы Уорфа в своей книге, Куайн и Дэвидсон писали, что система времен в языке хопи все-таки существует, поскольку мы понимаем, когда наш собеседник-хопи использует одно слово, чтобы рассказать о чем-то, имевшем место вчера, и другое слово, чтобы рассказать о том, что будет завтра.

Я обратился с вопросом об этом к своему двоюродному брату Гарри, хиппи и лингвисту, в надежде, что он примет мою сторону, а не сторону Дэвидсона, — но он этого не сделал! Он сказал, что Дэвидсон прав! Тем не менее даже без моральной поддержки двоюродного брата я начал бороться против философии Дэвидсона — и боролся все время, что учился аспирантуре. Высокомерный Дэвидсон был у меня на устной защите. Он поставил зачет, хоть и выглядел при этом недовольным — впрочем, возможно, он просто хотел есть. Я почувствовал, что должен принять вызов Дэвидсона, потому что мои надежды на мистическое прозрение — и, следовательно, счастье, и, следовательно, жизнь после смерти — зависели от него. Если бы оказалось, что Дэвидсон прав, я бы никогда не встретил индейца-шамана, или тибетского ламу, или таинственную женщину с длинными черными волосами, имеющую представление о реальности, выходящее за рамки того, что я знал, пока рос в странном и грустном доме со своей семьей в Бруклине. Такое развитие событий казалось очень обидным!

Я отчаянно хотел верить, что мистики — не просто жулики или сбитые с толку, запутавшиеся люди, которые завалили «Введение в философию языка» — этот предмет Дэвидсон преподавал в Куинс-колледже. Есть ли способ ухватиться за их сообщения? Будда иногда говорил: он мог бы рассказать о том, что знает, но не будет, так как считает, что это не важно. В Чуламалунковаде, или сутте об отравленной стреле, он заявляет, что учит возникновению страдания и прекращению страдания, и приводит в пример своих последователей, которые задают вопросы о реальности людей, получивших ранение отравленной стрелой и, перед тем как начать извлекать яд, спрашивающих о цвете волос поразившего их лучника. Это довольно странный момент. Во-первых, даже если жизнь есть страдание, мы не спешим, особенно если время есть иллюзия. Будда должен быть в состоянии ответить на наши вопросы о Вселенной примерно за десять минут, а затем рассказать, как избавиться от страданий. А во-вторых, страдание является в некотором смысле ложным ощущением себя как отдельной сущности, так что можно подумать, будто извлечение яда укажет, что вера является ложной, и заменит ее на истинную. Но хоть Будда и говорит нам, что наша наивная вера в самих себя ложна и приводит к неприятностям, он никогда не дает нам более правильного предположения о самом себе. Все, что он делает, — одобряет все другие способы, которыми мы можем думать о проблеме, и сообщает нам, что все они неправильные. В Палийском каноне, который является лучшим собранием того, что на самом деле говорил Будда, есть запись его беседы с последователем о том, что происходит с монахом, когда он освобождается от иллюзии веры в собственное «я».

Аггивессана Ваччхаготта: «Таким образом, когда ум монаха освобожден, учитель Гаутама, где он возродится (после смерти)?»

Будда: «Термин “возродится” не используется, Ваччха».

Аггивессана Ваччхаготта: «То есть он не возрождается, учитель Гаутама?»

Будда: «Термин “не возрождается” не используется, Ваччха».

Аггивессана Ваччхаготта: «…одновременно возродится и не возродится, учитель Гаутама?»

Будда: «…не используется, Ваччха».

Когда учителю Гаутаме задают четыре вопроса, он отвечает: «“Возрождается” не используется», «“Не возрождается” не используется», «“И возрождается, и не возрождается” не используется», «“Ни возрождается, ни не возрождается” не используется». Я в недоумении, учитель, я в замешательстве, и доверие, установившееся во время прошлого разговора с Гаутамой, исчезло.

Бедный Ваччха! Почему бы Будде не сказать то, что он должен сказать? Прикидывается ли он скромным? Несет ли он ахинею (этот термин философ Гарри Франкфурт определяет как вращающиеся слова без подтверждения их истинности или ложности, используемые в целях продвижения собственных замыслов)? В это тоже трудно поверить, потому что, согласно легенде, у Будды было все, чего только может пожелать человек: богатство, власть, статус, гарем женщин, гороскоп, который показал ему короткий путь, как стать владыкой всей Индии, — но Будда отказался от всех благ, потому что понял: это не принесет ему долговечного счастья. Сейчас мы могли бы подумать, что такая легенда — просто реклама, но почему бы не отнестись с некоторым доверием к словам тех, кто находил в учении Будды удовлетворение в течение многих столетий? Если допустить, что они не все время были обмануты, как это станет работать? Как то, что говорит Будда, может одновременно оказаться абсолютно истинным — и абсолютно не заслуживающим доверия?