Сара Дессен - Луна в кармане

- Извини.

Еще полчаса прошли в молчании, когда, вдруг зазвонил телефон. Затем еще раз. Затем трижды.

- Может, мне взять трубку? – предложила я.

- Не надо.

- Точно?

- Подбородок вверх, Коли.

Телефон снова зазвонил, и это был по-настоящему громкий сигнал, я могла бы услышать его через

два этажа. На минуту он смолк, а затем все повторилось, и вот уже включился автоответчик –

голос Нормана предложил оставить сообщение.

Послышался стандартный гудок, но за ним ничего не последовало, и я уж было решила, что

звонящий, кем бы он ни был, повесил трубку, но тут мы услышали, как на другом конце кто-то

прочищает горло, будто бы готовясь сказать что-то.

Глаза Нормана по-прежнему были прикованы к листу бумаги. Звонивший снова прокашлялся, а

Норман опустил карандаш, не сводя взгляда с рисунка, точно ждал чего-то.

Щелчок. Сигнал, означающий конец записи. Норман вернулся к работе.

Пять минут мы молчали, пока я, наконец, не смогла больше сдерживаться:

- Кто это был?

- Что?

- Кто звонил? Это чья-то шутка – или что?

Когда мама стала знаменитой, нам стали без конца названивать разные подозрительные

личности, даже, как ни странно, заключенные. Очевидно, Кики Спаркс пользовалась у них

популярностью.

- Подбородок вверх, - напомнил он. – Смотри на меня.

Я немного поерзала на стуле.

- Так ты не собираешься мне ответить?

- Нет.

- Ты знаешь, если это хулиганы, то можно сделать что-нибудь, чтобы прекратить эти звонки. –

Говорить с поднятым вверх подбородком было непросто. – Это не так уж и сложно…

- Я и так знаю, кто это,- тихо отозвался он, изучая рисунок и добавляя пару штрихов.

- Правда? Кто?

Молчание.

- Норман.

Он положил альбом на колени и поставил карандаш в банку из-под кофе.

- Послушай, Коли, неужели у тебя нет ничего такого, что тебе не хотелось бы обсуждать?

Он не собирался делать свои слова грубыми, но его тон ясно дал мне понять, что я лезу туда, куда

не просят.

- Наверное, есть, - согласилась я.

- В таком случае ты меня понимаешь, верно?

Я кивнула, он встал и положил альбом на книжную полку.

- Все, мы закончили.

- Ох, да ладно тебе, Норман! – какой же он чувствительный, однако. – Не злись на меня за это, и…

- Нет, - прервал он меня, - я имею в виду, что я закончил с наброском, - он потянулся, напомнив

мне Кота Нормана. – Завтра начнем работать над портретом, в «Последнем шансе», хорошо?

- О. Конечно. Но я ведь могу увидеть набросок, да?

- Нет.

- Но, Норман…

- Спокойной ночи, Коли.

Я не стала испытывать удачу и просто сняла очки, а затем вышла из подвала. Обернувшись в

дверях, я в последний раз на сегодня взглянула на все эти разноцветные объекты, окружающие

Нормана, и на него самого, наводящего порядок в своих карандашах и кисточках, и подумала, что

он вписывается в эту маленькую вселенную как нельзя лучше. Он собрал все эти вещи и дал им

новую жизнь, и теперь они окружили его, став его маленьким миром и частью его самого.

Мы работали над портретом каждый день – до или после моей смены в кафе, а если посетителей

было немного, то и во время. Иногда мы возвращались в его комнату, и он рисовал там. Портрет

был важен для меня, но даже близко не так, как Норман.

Конечно, это очень глупо, но с того первого вечера, когда он убрал прядь волос с моего лица, что-

то изменилось. Может быть, не для него, но для меня – точно.

Все это были мелочи. Например, как мы сидели в тишине, и как в его комнате стало появляться

«место для меня» - стул, на котором я ему позировала, стакан, который он подавал мне, когда я

говорила, что хочу пить, пульт от телевизора, который Норман откопал специально для меня, ведь

сам он никогда не смотрел никаких передач. Уходя, я спрашивала себя, не смотрит ли он на все

эти вещи после ухода, думая обо мне?

Обстановку в его комнате я уже знала, как свои пять пальцев, и портреты Морган и Изабель и

мужчины, стоявшего у машины, словно приветствовали меня каждый вечер, точно добрые друзья.

Сквозь темные стекла очков я оглядывала стены и представляла, как на одной из них тоже будет

висеть мой портрет. А дома я все чаще приглядывалась к портрету Миры и спрашивала себя, как

же буду выглядеть на рисунке я.

С той минуты, как Норман впервые пришел в «Последний шанс» с красками и палитрой

подмышкой, меня охватило ощущение тайны, будто мы с ним знали какой-то секрет, о котором

больше никто не подозревал. Когда выдавалась минутка, чтобы поработать, Норман рисовал

меня, и чаще всего он смотрел на меня рассеянным взглядом, как смотрел бы на яблоко, форму

которого хотел передать. Но иногда я ловила его взгляд и понимала, что он по-настоящему

смотрит на меня, и тогда…

- Эй, Пикассо, – раздраженно кричала Изабель в окошко. – Мне нужны луковые кольца. Сейчас же.

- Конечно, - Норман откладывал кисть и возвращался к готовке.

Показывать рисунок он по-прежнему отказывался.

- Плохая примета, - пояснил он в ответ на мой первый вопрос. – Ты обязательно увидишь его, как

только я все закончу.

- Но я хочу посмотреть сейчас! – как и мама, я не умела ждать.

- Сейчас в нем нет ничего интересного, - качал головой Норман. – Работа в процессе, так сказать.

У Нормана были свои секреты. Телефон звонил каждый вечер в одно и то же время – в 10:15.

Норман никогда не брал трубку, а мужчина на другом конце никогда не произносил ни слова и

лишь прокашливался, словно ждал, что кто-то другой сделает за него первый шаг.

Мне хотелось поднять трубку и заставить отца Нормана (а я была уверена, что это он!) поговорить

с сыном, но так и не решалась.

- Норман, - сказала я однажды, когда телефон снова зазвонил, - пожалуйста, ответь. Прошу тебя.

Ради меня?

Он только покачал головой.

- Подбородок вверх.

Когда мы не препирались по поводу телефона, мы слушали музыку, и я, к своему ужасу, даже

полюбила некоторые из его хиппи-песен. Или же я включала телевизор и листала каналы, пока

Норман не начинал комментировать шоу. Однажды я попала на какое-то ток-шоу, куда

пригласили Кики Спаркс, и познакомила Нормана со степ-платформой, своей мамой и ее

премудростями. Норман заинтересовался: он даже отложил кисть и прислушался к рассказу мамы

о «Супер-сжигателе калорий»

- Она молодец, - заметил он, когда мама закончила свою речь и гости студии захлопали.

- Знаю, - кивнула я. – Иногда мне сложно поверить, что она – моя мама.

- О, а мне – ничуть, - он снова взглянул на экран. – В тебе много от ней.

- Не может такого быть.

- Говорю тебе, - он снова взял кисть и вернулся к рисунку.

- Например? – его слова удивили меня.

- Подбородок вверх, - я закатила глаза, но он продолжил говорить: - Например, твое лицо – оно,