Admin - o 18466e8fb342a663

постоянно ощущал предчувствие счастья, обновления.

Раз в неделю обязательно приходил на берег, к закованному в лёд Океану. Делился думами, советовался. Он со мной не спорил и слушал, не перебивая. И лишь изредка, когда я

особенно сильно завирался, шумно вздыхал, и тогда в сопках рокотало эхо, а по ледяному

полю бежала трещина…

*

Русский народ хлебосольный. Да и кому неохота познакомиться с приезжим поближе,

поговорить накоротке, проверить «на вшивость»? Ни для кого не секрет, что лучше всего

человек раскрывается за столом, в подпитии. Недаром говорят: что у трезвого на уме, у

пьяного – на языке.

С первых же дней моей жизни в Кривой Пади начались приглашения в гости. Именины,

рождения, крестины, юбилеи... - да мало ли причин существует для того, чтобы посидеть

за праздничным столом, отдохнуть от повседневных забот? Возникла дилемма: отказаться

– прослывёшь гордецом; будешь выпивать с подчинёнными - потеряешь авторитет, сядут

на шею.

Мало того, ситуация осложнялась тем, что нельзя было «задирать нос» и не знаться с

поселковой «аристократией». В местную «элиту» входили: завмаг, завклубом, участковый

инспектор милиции, главный бухгалтер рыбобазы Равкин Семён Яковлевич с супругой,

начальник ЛТУ (линейно - технического участка), отвечающий за телефонную и

радиосвязь. Всё люди, по местным меркам, образованные, читающие газеты. И, надо

признаться, крепко выпивающие…

Да! Выпить в посёлке любили. Пили с горя и радости, от усталости и безделья, по поводу

и просто так, под настроение. По настоящему опустившихся, по крайней мере, местных, было немного. Свежий воздух и тяжёлая работа на воле не позволяли спиваться. Да и куда

было бы податься больному человеку? В сельской местности, да ещё в суровых условиях

Севера, опустивший руки мужик пропадёт в два счёта. Но, тем не менее, в посёлке,

бывало, по пьяному делу и дрались, и гонялись с топорами и ружьями за жёнами и

обидчиками по ночным улицам, порой калеча себя и других. Случалось, что и тонули, и

вешались. Быть может, и не чаще, чем в городе, но как-то заметнее. Наверное, потому, что

здесь все были на виду.

Как только начиналась путина, и завозили с «большой земли» сезонников, в посёлке

приходилось устанавливать «сухой закон». При таком скоплении незнакомых случайных

людей групповые возлияния могли не только сорвать работу, но и закончиться массовой

поножовщиной.

Постепенно и я начал поддаваться этой нашей национальной напасти. Иногда уставал до

такой степени, что без стакана водки на ночь не удавалось заснуть. А утром, почерневший

и хмурый, с трудом брёл на работу, подавляя желание зайти в кабинет к Семёну

Яковлевичу, который начинал это дело с пробуждения. Початая бутылка сорокаградусной

постоянно стояла у него в сейфе по соседству с бухгалтерскими документами. Стоило

зайти в кабинет главбуха и прикрыть дверь, Семён Яковлевич, поднимая от финансового

отчёта печальные семитские глаза, вопросительно-приглашающе протягивал

подрагивающую руку к дверце сейфа.

Водка «решала все проблемы»: не было больше ни изматывающей тупой работы, ни

отсутствия нормальных условий проживания, ни сводящего с ума климата, когда неделю, не переставая, дует и дует ветер, заметая с таким трудом вчера ещё пробитую в тайгу

дорогу, ломая планы и графики. Когда ночами снятся порванные провода, поваленные

заборы и раскрытые ураганом крыши домов, а утренняя планёрка начинается со сводки

происшествий за ночь.

Телевизоров в Кривой Пади не было. Радиоволны не желали, нарушая физические законы, опускаться в лежащее среди высоких сопок поселение. Единственным культурным

развлечением оставался клуб. Плёнки с кинокартинами доставляли на почтовом вертолёте, но крайне нерегулярно. При нелётной погоде, особенно зимой, люди неделями скучали без

кино.

Когда штормовой бродяга-ветер рвал провода, замолкало радио, пропадали гудки в

телефонной трубке. В такие дни единственной связью с внешним миром оставалась рация.

И люди развлекались, как умели, то есть - пили.

Глава 6

Время шло своим чередом.

Прилетел Анатолий Гаврилович Виноградов и наконец приступил к обязанностям

директора рыбобазы. Супруги, по-видимому, помирились, и Полина летала по посёлку, не

касаясь ногами тротуаров.

Виноградов был человек мягкий и интеллигентный. На «материке» он возглавлял

второстепенный отдел в «почтовом ящике». На северный Сахалин приехал вместе с

женой, детьми и тёщей с одной единственной целью: заработать за три года,

предусмотренные договором, средства на новую квартиру. Свою квартиру на «материке»

он сдал внаём, какие-никакие, а всё же - деньги.

Если с Полиной никаких трений по работе у меня не возникало, то с Анатолием

Гавриловичем с первых же дней я стал соперничать.

Полина Ивановна, исполняя обязанности директора, сидела больше в конторе, а всеми

делами, по сути, управлял я. Люди меня слушались. Начальство - далеко, никто не

указывает, и я привык к самостоятельности. Строил планы, бессонными ночами

прикидывал, как сделать лучше, можно сказать, жил работой. И, как мне казалось, дело

шло неплохо, а тут приехал «дядя» и стал перекраивать всё по-своему.

Самоуверенный, импульсивный и упрямый по натуре, юный и, следовательно, чрезмерно

энергичный, я не сразу сработался с Анатолием Гавриловичем. Первое время встречал в

штыки его распоряжения. Ситуацию осложняло то, что, работая инженером-механиком, я

был первым заместителем директора. И по работе мы с ним общались напрямую, без

посредников. Дело дошло до того, что в Кривую Падь прилетал Бойцов и выдал нам

обоим «на орехи». Большая часть «орехов» досталась, естественно, мне.

Терпение, мудрость и мягкая настойчивость Гаврилыча, как мы его называли за глаза, не

позволила перерасти противостоянию в противоборство. Впоследствии мы с ним

подружились.

Полина Ивановна в наши с мужем отношения не вмешивалась. Была вежлива, приветлива, всегда встречала меня милой улыбкой на тонких губах.

Возвратились из отпуска девчонки, мастера рыбообработки: Татьяна и Альбина –

неразлучные подруги и такие непохожие. Альбина - полнокровная круглолицая рослая

брюнетка, крикунья, любительница покомандовать. Танюшка, напротив, была маленькой, худенькой серой мышкой. Курносая, с жиденьким русым хвостиком, схваченным аптечной

резинкой, тихая и незаметная. СлОва из неё, бывало, не вытянешь.

Зима проходила в заботах.

Письма из Ленинграда шли долго. Мама писала, что очень скучает, передавала привет от

отца и родни. Переписывался с Наташей. Разговор о переезде ко мне она не возобновляла.