Admin - o 18466e8fb342a663

тёмных фигурки и лошадь, запряжённую в сани. И сразу же ветер, поднятый винтами,

скрыл всё в снежном вихре.

Земли коснулись легко, даже не тряхнуло. Когда лопасти перестали вращаться, пилот

открыл дверцу. Самостоятельно выбраться я не мог. Так и сидел, погребённый под

бумажной лавиной до тех пор, пока меня не откопали из-под газет и посылок

встречающие. Тем временем возчик подогнал сани к открытой дверце. Серая лошадка

фыркала, косясь на винтокрылую, пахнущую железом и бензином машину. На передке

саней, живописно подвернув под себя ногу, восседал боком похожий на цыгана дед в

овчинном полушубке и бесформенном сером кроличьем треухе. Спрыгнув с саней,

«цыган» привязал вожжи к оглобле и поднёс к конской морде солидных размеров кулак, отчего лошадь испуганно попятилась вместе с санями:

- Смотри у меня, курва! – пригрозил дед и стал неторопливо швырять бумажные пакеты в

сани.

Заметив мой взгляд, заулыбался и похлопал лошадь по шее.

- Серый, мы с ним десять лет в одной упряжи ходим… Старый стал коняга, никуда не

годится…

Лицо старика потеплело.

Высокая худощавая женщина с тонким интеллигентным лицом, первой протянула

холодную тонкую руку:

- Виноградова Полина Ивановна, старший засольный мастер. Временно исполняю

обязанности директора рыбобазы.

Я представился.

Полина Ивановна улыбнулась:

- Устали с дороги?.. Сейчас Толя проводит вас – отдохнёте. Квартира протоплена, дров на

первое время хватит. Там до вас девочки-мастера жили.

Вертолёт замахал лопастями, бросил в нас снежный заряд и взлетел. Серый испуганно

дёрнулся, но, покосившись на возчика, замер.

Тем временем немолодой уже мужчина, одетый в промасленный ватник и зимнюю, с

чёрным кожаным верхом шапку, погрузил мои пожитки в сани.

- Толик, - назвал себя он, обнажив прокуренные щербатые зубы.

– Охоту любите? – кивнул на ружьё.

Я пожал плечами.

- Вы, значит, заместо Воробьёва теперь будете?

- Воробьёв до вас был механиком рыбобазы, - пояснила Полина Ивановна.

- Дядя Гриша, ты подвези, пожалуйста, вещи Михаила Андреевича, - обратилась она к

деду.

Глаза старого возчика слезились. От него на свежем воздухе явственно попахивало

перегаром.

- Ивановна, всё будет сделано…

Дед завалился боком на передок саней.

- Но, курва! – скомандовал он.

Серый, мотнув головой, потянул.

Следом за санями по расчищенной бульдозером дороге мы вошли в поселок.

Единственная здесь улица тянулась вдоль распадка, зажатого невысокими, поросшими

ельником сопками. По обеим сторонам стояли похожие друг на друга, как близнецы-

братья, рубленные из круглого леса одноэтажные дома. Кое-где над трубами поднимался

дымок. Яркое солнце, отражаясь от свежевыпавшего снега, слепило глаза. Посёлок казался

небольшим: домов тридцать-тридцать пять.

Директриса, кивнув мне, свернула к конторе, а мы с Толиком, следуя за санями, вскоре

подошли к неотличимому от остальных домику. Такой же засыпанный снегом палисадник, те же три окна по фасаду, такое же, как и у соседних домов, крашеное коричневой краской

крылечко. Открыв навесной замок, Толик занёс чемодан в сени. Я вошёл в дом за ним

следом.

По горнице разливалось приятное тепло. Открыв дверку большой белёной печки, Толик

довольно пробурчал:

- Ну вот, прогорело, – и задвинул вьюшку.

– Я сегодня дежурю. Протопил тут у вас, - засмущался дизелист. - Вода - в сенях. Ну, я

пошёл, отдыхайте, - он протянул жёсткую ладонь.

На пороге замялся:

- Спросить хотел, вы стихи любите?..

- Люблю, пожал я плечами.

- Ну, я пошёл, отдыхайте, - повторил, терзая шапку, дизелист. - Если что, я - в дежурке.

Свет гасим ровно в двенадцать, в полночь, а запускаем дизель утром, в шесть.

Хлопнула входная дверь, и я остался впервые за долгую дорогу один.

В небольшой горенке не было ничего лишнего. Полуторная кровать с никелированными

шышечками заправлена казённым бельём и аккуратно накрыта серым байковым одеялом.

На подоконнике - два цветка в горшочках. Занавески на окнах, два стула, допотопный

шифоньер в углу. У порога - рукомойник с эмалированным тазом на табурете и завешанная

ситцем вешалка. На столе – записка:

« Милый мальчик, чего это тебя сюда занесло?! Не сиделось тебе дома… Ну, ничего, зато

ты теперь живёшь у самого восхода! Таня и Аля».

- Ничего, ничего, ничего! – уже не так уверенно пробормотал я.

Прошёлся по горнице. Повернул рукоятку радиоприемника, и из динамика полилось:

«… А почта с пересадками летит с материка

Над самой дальней гаванью Союза,

Где я бросаю камушки с крутого бережка

Далёкого пролива Лаперуза…»

*

Новая жизнь захлестнула меня с головой. До начала путины оставалось чуть больше

полугода. И за эти шесть месяцев надо было успеть отремонтировать оборудование

рыбоцеха и холодильника, построить причал, разбитый штормовой волной по осени,

наморозить сотни кубометров льда и надёжно укрыть его от солнца – законсервировать.

Работавший здесь до меня механик, отдав Сахалину предусмотренные договором три года

жизни, вернулся с семьёй домой, на «большую землю». Вновь назначенный директором

Виноградов Анатолий Гаврилович пока ещё не приступил к своим обязанностям,

задерживался в пути. Его жена, Полина (поговаривали, что в семье Виноградовых не всё

ладно), оформленная как старший мастер рыбообработки, трудилась за двоих: и за себя, и

за супруга. В конторе сидели Главный бухгалтер с женой-счетоводом, секретарша и завхоз

– все из местных.

В шесть утра я просыпался с гимном.

«Союз нерушимый республик свободных…» - неслось из радиоточки, включённой с

вечера на полную громкость. Сразу же под потолком, пару раз моргнув, вспыхивала

свисающая на витом проводе лампочка. Свет с вечера я не выключал, таким нехитрым

способом контролируя приход на работу дежурного дизелиста.

Нетопленая с вечера квартира за ночь вымерзала. Оставленные девчонками цветы давно

замёрзли, а их мумифицированные останки служили мне молчаливым укором. Я всё никак

не мог собраться выбросить.

По утрам, проваливаясь по колено в снегу, я добирался до электростанции. Здесь было

тепло. Тихонько постукивал шатунами мощный корабельный двигатель. Дремал

проснувшийся ни свет ни заря дежурный дизелист. По соседству с электростанцией

располагалась ремонтная мастерская. К восьми часам подходили рабочие. После особо

сильного бурана люди собирались часикам к десяти. Не сразу откопаешься.

Вскоре после моего приезда произошло несчастье. За сутки до наступления нового 1971

года.

Среди ночи меня разбудил телефонный звонок.