Admin - o 18466e8fb342a663

тридцать, открывается свободное для полёта пространство над морем. Посадка осложнена

тем, что снижение идёт «по дуге» и в несколько приёмов. Направление ветра и плотность

воздушного потока при этом непостоянны. Самолёт часто «проваливается».

Местный пейзаж не внушал оптимизма. Я мечтал увидеть море, а вокруг – серое небо,

сопки, тайга и тот же самый проклятый снег, что надоел уже до смерти на материке.

Взлётное поле: пяток самолётов, с полдюжины маленьких красных вертолётов на стоянке, поодаль - два ангара из рифлёного оцинкованного железа и двухэтажное кирпичное здание

аэровокзала с застеклённой вышкой на крыше. Чуть в стороне на шесте болтался

гигантский полосатый сачок-«матрас» .

У выхода из аэровокзала нетерпеливо дымил выхлопной трубой и дрожал от нетерпения

отработавший своё «Пазик».

Забросив пожитки в автобус, я расположился на заднем сиденье. «Пазик» бодро трусил по

дороге, напоминающей гигантскую тропу, расчищенную в снегу лопатой великана. По обе

стороны дороги возвышались снежные насыпи. «Пазик» то взбирался в гору, то спускался

вниз, на равнину, притормаживая колёсными цепями.

«Вот я и прилетел на краешек земли, - грустил я, стараясь разглядеть за замороженным

окошком хоть что-то. – Что же меня ждёт впереди?»

Сквозь «вату», закупорившую уши, не было слышно ни натужного рева двигателя, ни

визга тормозов, ни лязга цепей. То и дело, набирая в грудь воздух, я задерживал дыхание

и, весь багровый, надувал щёки, пытаясь продуть уши. Это мне удалось лишь, когда за

окном замелькали тёмные одноэтажные бревенчатые дома, - автобус въезжал в городское

предместье.

Николаевск-Сахалинский встречал меня белыми вертикальными столбами дыма из

печных труб и запахом горевшего каменного угля. Центральная гостиница располагалась в

двухэтажном деревянном, крашеном зелёной краской здании, протянувшемся вдоль

главной улицы города. Заняв койко-место в самом дешёвом шестиместном номере, я занёс

вещи и, наскоро побрившись и сменив рубашку, отправился в контору.

Как меня встретят? Не засмеют ли? Скажут: зачем ехал через всю страну, мальчишка?

Здесь, мол, нужны крепкие, зрелые руководители…

Мысли скакали и путались в голове.

Дорога тянулась вверх. Как только я поднялся на вершину сопки, перед глазами открылся

морской простор. Да так неожиданно, что я задохнулся.

Вид с высоты завораживал. Далеко, на границе видимости, голубела тонкая полоска

чистой воды. Я стоял, наклонившись вперёд, навстречу ледяному ветру, и мечтал. Там, далеко за горизонтом, ближе к экватору, - вечное лето. Где круглый год курсируют

белоснежные пассажирские лайнеры, сияет яркое тропическое солнце, зеленеют пальмы, а

под ними в шезлонгах загорают молодые роскошные женщины. Ласковый бриз развевает

их шелковистые волосы, играет соломкой от коктейля в высоких бокалах, покачивает яхту, пришвартованную в закрытой лагуне…

Здесь же покрытый ледяным панцирем океан замер в ожидании моего приезда. Он был

настороже. Он не доверял еще мне до конца. Он не знал, как ко мне относиться. Будет ли с

этого ленинградского паренька толк, или он, как и многие до него, испугается трудностей?

Хватит ли у него широты душевной полюбить суровую красоту земли этой и людей, её

населяющих? Выстоит ли он? Не растратит ли себя на пустяки? Не очерствеет ли душой, гоняясь за иллюзорной удачей?..

Океан прикидывал, что я стою.

Неподвижное ощетинившееся торосами ледяное поле с чернеющими тут и там силуэтами

рыбаков-любителей сразу же за волноломом преображалось в разломанное буксирами

беспорядочное крошево льда в бухте. Справа у причальной стенки зимовала

разнокалиберная рыболовецкая флотилия: качались на волнах десятка полтора сейнеров

различного класса. От моря по склону сопки поднимались упрятанные за высоким

бетонным забором производственные цеха комбината.

Слева, чуть в стороне, возвышалось трёхэтажное, сложенное из белого силикатного

кирпича административное здание. Вдоль фасада в обе стороны от высокого крыльца

зеленели ровные ряды елочек. Памятник Ильичу, воздвигнутый в центре небольшой

прямоугольной площади, приветствовал меня поднятой рукой.

- Сколько ни тяни, а идти всё равно надо, - подмигнул я задумавшемуся океану.

Реальность возвращалась ко мне по мере того, как всё больше и больше замерзали ноги.

Набрав полную грудь солёного морского воздуха и задержав дыхание, я, как в омут, нырнул в открытую кем-то высокую стеклянную дверь здания.

Меня принял заместитель Генерального директора комбината Григорий Семёнович Рагуля

- огромный, толстый и неповоротливый, как гиппопотам (мне почему-то пришло на ум

именно это сравнение). С трудом выбравшись из-за массивного письменного стола, он

радушно пожал мне руку и, приобняв за плечи, пригласил к столу заседаний.

- Катюша, - пророкотал Рагуля, наклонившись к микрофону селектора. - Бойцова срочно

ко мне.

- Вы присаживайтесь, присаживайтесь, - он слегка отодвинул стул. - Сейчас подойдёт

Главный механик. Ну, как доехали? Как настроение? Рассказывайте.

- Доехал нормально, Григорий Семёнович. Настроение боевое, готов следовать к месту

работы, - заверил я.

- Отлично, Бойцов свяжется с аэропортом. Полетите спецрейсом. Вертолётом над тайгой

летали?

Рагуля повернулся к открывшейся двери кабинета.

- Валентин Иванович, знакомьтесь: новый механик рыбобазы Кривая Падь. Только что

прилетел из Ленинграда. Буров… - он быстро заглянул в ежедневник. - Михаил

Андреевич.

Я чуть успокоился. Никто, оказывается, смеяться надо мной и не собирается. Напротив, кажется, - милые симпатичные люди.

Главный механик был прямой противоположностью замдиректора. Худощавый

интеллигент, лет сорока с гаком. Невыразительное лицо аскета, редкие белесые волосы, тихий голос, тщательно отглаженный серый костюм. Так выглядели секретари райкомов

партии.

- Очень приятно, Михаил Андреевич. Как добрались?

- Спасибо, Валентин Иванович, всё в порядке. Называйте меня Михаилом, пожалуйста.

- Где остановились, Михаил?

- В городской гостинице.

- Можно было бы и у нас, в Доме отдыха моряков, бесплатно, ну, да ладно. Завтра, думаю, уже улетите.

- Как вам Сахалин, Михаил? - Вмешался Рагуля. Уловив моё замешательство, подмигнул.

- Ничего, мы тоже когда-то приехали сюда молодыми. Однако привыкли и не спились,

слава Богу.

Зам Генерального приподнял к лицу правую руку, и мне вдруг показалось, что он сейчас

перекрестится. К счастью, этого не произошло, и Григорий Семёнович лишь, чуть

смутившись, слегка помассировал свекольного цвета нос.