Admin - o 18466e8fb342a663

придорожной пыли, сотрясаемый дрожью. Подняться на ноги не было сил.

Наконец, окончательно замёрзнув, кое-как в три приёма встал и побежал, стараясь

согреться и изо всех сил сторонясь обрыва.

Направление я выбрал правильно, вверх, на перевал, инстинктивно чувствуя, что назад в

город не добраться, не хватит сил. Бежал, шатаясь, как пьяный, до тех пор, пока не

начинал задыхаться. Тогда переходил на быстрый шаг, восстанавливая дыхание, и, чуть

отдохнув, опять бежал из последних сил. Постепенно я начал согреваться, исчезла паника.

И даже пропел, вернее, прохрипел, борясь с одышкой:

Hа гору взобрались - сознанья уж нет,

В глазах у него помутилось.

Hа миг он увидел далекий хребет,

И сердце его уж не билось…

За очередным поворотом показалось, что пахнуло дымком. Когда, обливаясь потом и

дрожа всем телом уже не из-за холода, а от перенапряжения, я преодолел последние метры

подъёма и остановился, недоверчиво щуря близорукие глаза. Мне открылась сказочная

картина: в стороне от дороги, слева под кручей - ровная площадка, предназначенная для

стоянки автомашин и отдыха водителей. На площадке весело горел небольшой костерок, и

стояли три разноцветные палатки: одна побольше, шатровая впереди и две, маленькие, четырёхместные, чуть на отшибе. Перед костром на бревне сидела светленькая девчушка, одетая в стройотрядовскую штормовку, рядом трогал струны гитары парень, мой

ровесник. Пожилой, сутулый мужчина следил за костром.

*

Мокрый, грязный и оборванный, с болтающимся пустым рукавом и выбившимися из-под

энцефалитки бинтами, тяжело дыша, я вывалился из окружающей темноты к костру.

Девчонка, вскочив, вскрикнула и попятилась от меня. Мужчины насторожились: паренёк, положив на землю гитару, поднялся с бревна, пожилой, продолжая держать в руке

горящую палку, которой он только что ворошил угли, выдвинулся вперёд, заслоняя ребят.

Извинившись, я попросил разрешения обсушиться у костра. Через минуту мне выдали

сухую чистую одежду и большую кружку горячего крепкого чая. Меня никто ни о чём не

расспрашивал. Девушка, принеся из большой палатки бинты, пузырёк с йодом и перекись

водорода, быстро и умело обработала мои ссадины. Удобно подвязанная на перевязь

многострадальная рука успокоилась, боль как будто стала утихать. Я быстро заморгал

глазами, стараясь спрятать так некстати навернувшиеся на них слёзы: привык заботиться о

себе сам. И опять эта песня:

«К нему подбежали с тушенкой в руках,

Пытались привесть его в чувство.

Медбрат подошел, постоял на ушах –

"Hапрасно здесь наше искусство…»

«Разве что жив ещё», - мелькнуло в голове.

Приютившие меня студенты, на моё счастье, этой ночью остались охранять на перевале

экспедиционное имущество. Сергей Венедиктович, руководитель фольклорной

экспедиции, профессор филфака МГУ, со своими студентами каждый год ездил по стране: ребята записывали местные легенды, песни, рассказы бывалых людей. В составе

экспедиции были лишь два «Уазика» - за один раз всё имущество не вывезти. Утром

должна была приехать машина, чтобы забрать людей и палатки.

Меня разморило от тепла костра, горячего чая и душевной теплоты этих незнакомых

людей. Лёжа у раскрытого полога палатки, я глядел на огонь и слушал песню, которую

пели ребята. Нехитрые гитарные аккорды навевали грусть. Вблизи костра звёзд не видно, но из полутьмы палатки, казалось, что смотришь на небо со дна глубокого колодца.

Удивительно далёкое тёмное небо с россыпью ярких мерцающих звёзд.

- Люди идут по свету, им, вроде, не много надо, - пел приятным баритоном бородатый

студент, аккомпанируя себе на гитаре.

- Была бы прочна палатка, да был бы нескучен путь, - худенькая девчушка, сидя у костра

и, обхватив колени руками, задумчиво смотрела в огонь.

- Но с дымом сливается песня, ребята отводят взгляды,

- И шепчет во сне бродяга кому-то: «Не позабудь!»

*

На рассвете, выбравшись из палатки, я раздул подёрнутые пеплом угли потухшего было

костра. Ко мне подошёл Сергей Венедиктович и, присев рядом, спросил:

- Вы давно из Питера?

Я удивился, вчера мы с ним почти не общались, да и вообще, что я - родом из

Ленинграда, никому не говорил.

Заметив моё недоумение, профессор пояснил:

- Мы по профессии словесники. Вы говорите, как ленинградец.

Неожиданно для самого себя я стал рассказывать незнакомому мне человеку о себе, о

своей несчастной любви, об одиночестве, о непонимании себя окружающими.

- Послушайте меня, Михаил, - Сергей Венедиктович бросил папиросу в разгоревшийся

костёр.

- Я не призываю вас становиться толстокожим. Вы ещё очень молоды, душевные метания

ваши и порывистость естественны. Они характеризуют вас, как человека глубокого,

тонкого и, несомненно, талантливого. Чем сильнее чувства, тем ярче жизнь! Поиск своего

пути не может быть без ошибок, разочарований и страданий. Но при этом ни в коем случае

вину за свои неудачи нельзя перекладывать на других.

- Но позвольте, профессор: что же, всё-таки, каждый сам за себя?

- По большому счёту, да, Михаил! Каждый сам строит своё будущее. Вы на меня, ради

Бога, не сердитесь. Я сам - детдомовский. На моих глазах погибло и в прямом, и в

переносном смысле столько чудесных ребят и девчонок. И только по одной причине: они

искали виновных в своих бедах. Да, виновных полно, но нам с вами от этого не легче.

Сидеть в пивной и плакаться в жилетку собутыльнику – это тупик, путь в никуда. Если я

чего-то в своей жизни и достиг, то только благодаря тому, что учился на собственных

ошибках, - закончил профессор.

Меня подвезли на машине до самого Семиречья.

Глава 14

Когда экспедиционная машина подъехала к Семиречью, пробудившаяся от долгого

осеннего сна природа сладко потягивалась. Она позволяла себе немножко полениться,

понежится; но в предвкушении грядущих дневных забот уже готовилась сбросить

укрывающее землю стёганое росами и подбитое туманами одеяло и встретить один из

последних ясных тёплых деньков короткого здесь бабьего лета.

«Ну, вот - и дома!», - предвкушая встречу с друзьями, обрадовался я.

Ещё с улицы я заметил одиноко стоящий во дворе лесничества «Урал» Семёна. Пройти

мимо мотоцикла я не смог, постоял, любуясь мощной машиной, и любовно погладил его

лакированный бензобак. Двигатель ещё не успел остыть.

Из времянки через приоткрытую дверь послышались пьяные громкие голоса. И сразу же

зазвучали гитарные переборы, и нарочито грассирующий голос Володи пропел:

- Его я встретила на клубной вечериночке,

Картину ставили тогда "Багдадский вор".