Елизавета Салиас-де-Турнемир - Княжна Дубровина

— Я хорошо не понимаю о чемъ ты спрашиваешь. Я вижу два вопроса: кого выбрать или лучше найти управлять имѣніемъ и какъ сдѣлать чтобы построить помѣщенія, богадѣльню, больницу, школу, Такъ ли?

— Конечно такъ.

— По моему надо посовѣтоваться съ твоею теткой Варварой Петровной. Она двадцать лѣтъ аккуратно ведетъ свое хозяйство и управляетъ своимъ имѣніемъ. Она дастъ тебѣ совѣтъ разумный; развѣ одно не ладно — опекунъ твой ея родной братъ и она не захочетъ говорить противъ него, сказала Маша.

— О нѣтъ, сказала Анюта, — ты тетку не знаешь, она прежде всего сама правда и скажетъ, что думаетъ. Она на томъ стоитъ.

— Такъ чего же лучше! Поѣзжай къ ней.

— А богадѣльня… словомъ, постройка.

— Не дѣлай всего вдругъ. Начни съ самаго главнаго.

— Значитъ съ помѣщеній и богадѣльни? Времени терять нельзя. Августъ на дворѣ, а строить въ глубокую осень не годится, говоритъ архитекторъ, сказала Анюта.

— Если нанять побольше рабочихъ, то они поставитъ живо избы, сказалъ папочка. — Въ сущности вѣдь эти флигеля — избы большихъ размѣровъ. Только вотъ бѣда, лѣсу нѣтъ, сказалъ папочка.

— Что вы, папочка, мало ли лѣсовъ въ Спасскомъ!

— Глупенькая ты, вотъ что, сказалъ Долинскій, — изъ сыраго лѣса строить нельзя, его надо заготовить, высушить — это не двухъ мѣсяцевъ дѣло. Тесу надо флигеля крыть, камня надо — фундаменты ставить.

— Такъ когда же это сдѣлать — на это надо много времени?

— Въ три мѣсяца при деньгахъ все сдѣлать можно, сказалъ Долинскій.

— А денегъ-то опекунъ дать повидимому не желаетъ. Онъ пишетъ купить домъ въ Москвѣ, меблировать его — это большія деньги.

— Конечно.

— Я просила продать въ Петербургѣ домъ, который стоитъ пустой, и мебель перевезти въ Москву; онъ отвѣчаетъ, что продать его онъ не имѣетъ права, а перевозить мебель не согласенъ. Онъ говоритъ, что я могу не нынче-завтра выйти замужъ и домъ въ Петербургѣ мнѣ пригодится. А я замужъ не хочу, прибавила Анюта съ досадой. — Словомъ, добавила она, — его письма ко мнѣ показываютъ, хотя и въ добродушной и ласковой формѣ, что онъ обо мнѣ мнѣнія не особенно высокаго. Онъ увѣренъ, что я фантазерка и даже и сама не знаю чего хочу. А онъ тамъ, изъ своего Петербурга не видитъ какъ мои старики и старушки бѣдствуютъ, какъ наши окрестный села нуждаются въ докторѣ.

— Земскій докторъ есть, сказалъ Долинскій.

— Да, есть, возразила съ негодованіемъ Маша, — но онъ бываетъ здѣсь едва ли два раза въ годъ. Ему некогда, говоритъ онъ, а меня, узнавъ что я лѣчу, крестьяне осаждаютъ съ утра до вечера, и малые и старые. Я пожалуй рада лѣчить, да что же я понимаю?

— Положимъ, доктора мы возьмемъ, но больницы придется ждать до слѣдующаго года, если я управлюсь; а какъ? Я не знаю. Вѣдь я не могу провѣрять, что говоритъ опекунъ. Онъ ставитъ мнѣ вопросъ ребромъ. Нельзя покупать домъ, меблировать прилично (онъ подчеркнулъ даже слово это) и строиться въ подмосковной не почавъ капитала. Надо отказаться или отъ того, или отъ другаго, ибо нынѣшній годъ, на бѣду мою, бездоходный, неурожайный. Что дѣлать?

Маша глядѣла на Анюту неудомѣвая. Анюта сразу поняла ея взоръ.

— Я знаю, что ты думаешь, сказала она, — строиться и прожить весь годъ въ Спасскомъ.

— Да, я это думала.

— И я думала, но ужь больно это мнѣ грустно. Отказаться ото всего, прожить въ глуши и, что для меня всего тяжелѣе, въ снѣгахъ. Я снѣгу терпѣть не могу — и безъ братцевъ. Да еще согласится ли папочка?

— Мы объ этомъ говорили, сказалъ Долинскій, — я попрошу отпускъ по болѣзни; если же его не дадутъ, то выйду въ отставку, и ты ищи мнѣ мѣсто въ Москвѣ. Авось найдемъ въ продолженіе года. Все это конечно, если ты останешься въ Спасскомъ.

— Я не знаю какъ это сдѣлать. Я хотѣла поучиться музыкѣ и рисованію и очень хочется мнѣ повеселиться, пожить съ братьями; желала бы я также, чтобы Лиза поучилась, и вдругъ… все… ото всего отказаться. Очень ужь трудно. Я не знаю.

— Тогда погоди постройкой.

— И это трудно, даже грѣшно.

— Посовѣтуйся съ тетками, настаивала Маша, — и не теряй времени.

— Это лучше всего, завтра утромъ поѣдемъ со мною въ Москву, сказала Анюта помолчавъ, но рѣшительно.

— Кто, я? Зачѣмъ?

— Безъ тебя я не поѣду. Ты поддержишь меня и многое можешь сказать теткѣ за меня. Я не хочу, чтобъ они вообразили, что я затѣяла по молодости лѣтъ ненужныя затраты и начинаю своевольничать имѣя въ рукахъ столько денегъ… А денегъ-то у меня уже нѣтъ! вдругъ сказала Анюта и покраснѣла какъ піонъ.

— Какъ нѣтъ, спросилъ Долинскій съ ужасомъ.

— Не пугайтесь, папочка, осталось еще, но не много. Управитель сказалъ, что въ конторѣ Спасскаго нѣтъ суммъ и мнѣ пришлось заплатить по всѣмъ счетамъ — вы не можете себѣ представить сколько. Кучеру, повару, буфетчику, садовнику…

— Этому за что?

— Говоритъ выписывалъ цвѣты.

— Безъ приказанія.

— Управитель позволилъ, опекунъ изъ Петербурга утвердилъ. Онъ всегда пишетъ на бумагахъ: утверждаю .

Долинскій вполголоса сталъ напѣвать какой-то старинный вальсъ. Маша расхохоталась. Анюта обидѣлась.

— Тебѣ смѣшно, а мнѣ хоть плакать, сказала она.

— Ну ужь это совсѣмъ неблагоразумно, сказалъ папочка серіозно.

— Совсѣмъ неблагоразумно, сказала и Маша, — я засмѣялась, потому что папочка такъ неожиданно и смѣшно запѣлъ; милая, хотя мнѣ и не хочется, но я по твоему желанію поѣду съ тобой въ Москву, къ теткамъ.

— И чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше, сказалъ Долинскій.

Анюта позвонила.

— Завтра въ девять часовъ карету четверней, мы ѣдемъ въ Москву, тетушка и я. Ѳеня поѣдетъ съ нами и ты Николай тоже, сказала Анюта вошедшему лакею.

На другой день она выѣхала въ Москву.

— Анюта, Анюта пріѣхала, закричала Лидія вбѣгая въ кабинетъ Александры Петровны, забывая о законахъ дома, гдѣ не позволялось говорить громко и вбѣгать въ комнату стремительно. Зало большой гостиной, долго и упорно молчавшее, подало признаки жизни и загудѣло.

Александра Петровна встрепенулась, Варвара Петровна испугалась.

— Что съ тобою? Сестрицу испугала. Ты сама не волнуйся, выпей воды.

Александра Петровна отстранила рукой подаваемый ей стаканъ.

— Гдѣ, гдѣ она?

Анюта влетѣла въ комнату какъ птичка, веселая и нарядная, и бросилась къ теткѣ; она взяла обѣ ея руки и покрыла ихъ поцѣлуями.

— Милая, дорогая, лепетала Александра Петровна цѣлуя свою любимицу. — Я безъ тебя совсѣмъ стосковалась. Жить безъ тебя не могу, со скуки умираю. Эти два мѣсяца показались мнѣ годами. Скажи, ты повидаться съ нами — обо мнѣ вспомнили?

Анюта помолчала; она не умѣла и не хотѣла кривить душой.

— Я о васъ помнила, сказала она наконецъ, расцѣловавшись съ тетками очень ласково, — но пріѣхала не повидаться, а по дѣламъ.