Коллектив Мохова - Интернет и идеологические движения в России

Наконец, «имперское сознание» включает в себя сложный комплекс традиционных стереотипов массового сознания, например подданническое сознание522, сохраняющее устойчивые этатистские ценности («культ личности государства», по выражению Е. Евтушенко523), надежды на «мудрого царя» и «сильную руку», а также имперские амбиции по отношению к внешнему миру.

Элитарные разновидности «имперского сознания» прежде всего связаны с геополитическим эссенциализмом, выражающимся в двух взаимосвязанных представлениях: во-первых, о российской «уникальной цивилизации», навечно сохранившейся в «русской душе»; во-вторых, о постоянной угрозе этой «цивилизации» со стороны «цивилизации Запада». Эта старинная идея, известная с начала XIX века, вновь стала набирать популярность с середины 1990-х в интеллектуальных и околовластных элитарных кругах, приводя их к тем же выводам, что и графа Уварова за полтора столетия до них, а именно: для защиты от внешнего врага нужны сильный правитель — император — и собственная система ценностей, основанная на патернализме и антизападничестве. Сегодня концепцию принципиальных различий в интересах и ценностях России и Запада, а также идею необходимости реанимации имперского порядка для отражения «западной угрозы» развивают профессиональные пропагандисты и идеологи, такие как члены «Изборского клуба» (В. Аверьянов, А. Дугин, М. Леонтьев, Н. Нарочницкая, Н. Стариков, А. Фурсов, М. Шевченко и др.), созданного в 2012 г. под председательством сталиниста А. Проханова524.

Р. Вортман утверждал, что в династии Романовых лишь два императора, имевшие личные претензии к западникам (Николай I после восстания декабристов и Александр III после убийства террористами-западниками его отца), сознательно и последовательно опирались в своей политике на мифологию национальной исключительности России, противопоставляя ее политическим моделям Запада525. Полтора столетия спустя их преемником стал В. Путин, который с самого начала своего лидерства в России и до сегодняшнего дня ретранслирует ту же мифологию. В 1999 г., когда в России еще доминировала идея «догнать Запад», Путин, будучи премьер-министром, отстаивал во многом иной подход, подчеркивая уникальность российского варианта развития:

Россия не скоро станет, если вообще станет, вторым изданием, скажем, США или Англии, где либеральные ценности имеют глубокие исторические традиции. У нас государство, его институты и структуры всегда играли исключительно важную роль в жизни страны, народа. Крепкое государство для россиянина не аномалия <...> а, напротив, источник и гарант порядка, инициатор и главная движущая сила любых перемен526.

Уже в этих словах можно усмотреть ориентацию на обоснование «особого пути» ( Sonderweg ) развития — идеологического конструкта, не раз использовавшегося имперскими режимами России и Германии в прошлом527. Притом Путин говорил это, являясь подчиненным Б. Ельцина. Став главой государства, он все более открыто стал развивать идею о цивилизационных различиях между Россией и Западом, ссылаясь на философа Ивана Ильина, прямого наследника интеллектуальной традиции поздних славянофилов. Наиболее полно идеи российской уникальности — исторической, культурной и политической — отражены в программном выступлении российского лидера — статье 2012 г. под названием «Россия: национальный вопрос»528. В ней Россия провозглашается «полиэтнической цивилизацией», существующей благодаря «единому культурному коду», суть которого сводится к мессианской роли русских и созданию самого большого в мире государства. В этих рассуждениях отсутствует слово «империя», как не было его и в официальном советском дискурсе «дружбы народов»529; однако обе идеологемы, очевидно, являются выражением дискурса имперского порядка.

Производство мифов об уникальности российской демократии («суверенная демократия»), о культурной предрасположенности русского народа к авторитарному стилю правления («колея», «русская матрица»)530 и об «особом пути» развития России представляет собой процесс реанимации «имперского сознания». На достижение этой же цели работает последовательный курс российских властей по ретрадиционализации общественных нравов — поиск «духовных скреп». Суть этой «борьбы за умы» россиян состоит в пропаганде так называемых традиционных семейных ценностей и использовании православия как механизма формирования консервативного большинства наряду с поиском врагов, как внутренних (гомосексуалисты или либералы, «пятая колонна»), так и внешних (страны Балтии, Грузия, США или Украина, в зависимости от внешнеполитической ситуации).

Элементы «имперского синдрома» не просто взаимосвязаны, но и обеспечивают взаимную устойчивость всей конструкции, выступая условием ее воспроизводства. Вот лишь некоторые варианты такой взаимосвязи. С одной стороны, пока сохраняется «имперское тело», живы и страхи его разрушения. Такие страхи приняли наиболее массовый характер после распада СССР. Впрочем, это произошло не сразу, не в 1991 г.; страхи «возвращались» из прошлого постепенно, на протяжении всего последнего десятилетия ХХ века. К этому мы обратимся чуть позже.

С другой стороны, пока существуют страхи разрушения или захвата «имперского тела» внутренними или внешними врагами, воспроизводятся и надежды на «сильную руку» и «мудрого царя». Эти стереотипы, в свою очередь, используются как база для восстановления и укрепления имперской, антифедеративной централизации. Целями борьбы с сепаратизмом В. Путин, в частности, обосновывал введение федеральных округов в мае 2000 г.531, а необходимость замены избранных губернаторов назначаемыми после Бесланской трагедии 2004 г. была обоснована борьбой с терроризмом и укреплением безопасности532.

Наконец, размер «имперского тела» порождает великодержавные амбиции. По мысли (нео)евразийцев, идеи которых стали основой официального дискурса российского политического режима, не может страна с самым большим «телом» на свете не иметь особой геополитической роли в мире, не претендовать на статус великой державы. Знаменитый постулат этой группы идеологов гласит: «Географический рельеф как судьба»533.

Существует множество факторов, активизирующих взаимодействие в цепи «имперское тело — имперское сознание — имперская власть». Мы сосредоточимся на такой их классификации, которая позволяет отделить факторы, обусловленные историей и являющиеся адаптацией к среде, от факторов, связанных с манипуляциями массовым сознанием и эксплуатацией существующих у населения страхов. Так, мы полагаем, что «имперское сознание» не является имманентно присущим массовому сознанию всего населения России или менталитету русских. Напротив, оно оживает только в том случае, если его последовательно активизируют, реконструируют заинтересованные политические силы, опирающиеся при этом на благоприятные для себя условия, например усталость народа от реформ и отсутствие демократических традиций.