Михаил Покровский - Очерки по истории революционного движения в России XIX и XX вв

Настоящее издание «Очерков» отличается от первого по существу главным образом в одном пункте. Объясняя причины возникновения русско-японской войны 1904 г. и расценивая эту войну, как империалистскую , автор — отчасти следуя устаревшей, после Ленина, концепции Гильфердинга — искал национальных корней этого империализма. Между тем, признать войну империалистской, это и значило искать ей объяснения в плоскости мировых отношений и мирового хозяйства — национальный момент в империалистской войне может играть лишь привходящую, второстепенную роль. По сути дела, дальневосточный конфликт начала XX века был, как я выразился в другом месте, форпостной стычкой германского империализма, с одной стороны, английского и американского — с другой. Россия и Япония сыграли роль орудий, при чем приманкой для первой послужила ее старинная вражда с Англией из-за Ближнего Востока, для второй — стремление Японии утвердиться на азиатском континенте, чему помешали в 1895 г. Россия и Германия. Интересы собственно русского империализма имели во всем этом второстепенное значение, — как второстепенную роль играли они даже и в конфликте 1914 года. Поскольку же русский капитализм был здесь активен, это был старый торговый капитализм, а не новый финансовый или хотя бы промышленный.

Понятие «торгового капитализма», или «торгового капитала», казалось мне совершенно четким и не вызывающим никаких недоумений. Но дурная привычка изучать теорию политической экономии вне связи с конкретной действительностью, вне исторической перспективы, дала свои плоды, и люди начинают «недоумевать»: как это торговый капитал может быть выделен из капиталистической системы вообще и что сие может значить? Люди же, совсем не знающие истории — но оную преподающие — начинают говорить, что такой исторической категории, как «торговый капитализм», никогда не существовало. Приходится, конечно, сожалеть о таком регрессе исторических знаний. Лет двадцать назад всякий гимназист отлично знал, что была эпоха, когда обмен был уже централизован — технической базой здесь послужила морская торговля, которую иначе, как в «крупном» виде, представить себе нельзя, всякий даже средневековый корабль строился для сотен и тысяч пудов груза, — производство же было мелкое. Для эксплоатации мелкого производителя, воплощавшегося главным образом в крестьянине, купеческой капитал входил в союз с крупным землевладением, создавая систему сословного самодержавного государства, — систему, продержавшуюся в России дольше, нежели где бы то ни было, до начала XX века. Смешивать эту систему с торговым капиталом нашего времени такая же, примерно, ошибка, как смешивать государственную власть с абсолютизмом. В наше время в капиталистических странах торговому капиталу не нужно ни абсолютизма, ни крепостного права — он действует через рынок, обычным экономическим путем, не применяя «внеэкономического принуждения»: но там, где еще крепки докапиталистические отношения, где он имеет дело с полунатуральным хозяйством, торговый капитал, и теперь не чурается прямого насилия, со всем его аппаратом, куда входят и абсолютизм, и бюрократизм, и помещик, и все, что мы видим в русской истории до 1917 года. В таком положении находятся колониальные страны .

Это главное пояснение по существу, которое приходится сделать к новому изданию. Второе крупное изменение носит более редакционный характер. В первом издании, характеризуя историческую роль русского крестьянства и его борьбу с помещиками, автор излагал мысли Ленина своими словами. К стыду автора, Ленина в его изложении некоторые товарищи не узнали и обрушились на соответствующие места книги, как на совершенно не-марксистскую ересь. Во избежание повторения такого пассажа автор дает теперь подлинные ленинские цитаты.

Остальные поправки касаются мелочей или носят чисто стилистический характер.

М.П.

15/VIII — 26

Никогда еще история, которая пишется, не отставала так от истории, которая делается. III часть «Сжатого очерка», писавшаяся урывками от 1921 по 1923 год и вышедшая полгода назад, нуждается уже в ряде поправок и дополнений, — кое-что читатели найдут ниже. В еще худшем положении «четырехтомник».

Я не имею оснований стыдиться этой книги как целого. Все же это — первый марксистский курс русской истории, какой появился, и неизвестно, когда появится новый с тем же хронологическим захватом. Но если для XVI—XVIII столетий, где у меня был под руками вполне откристаллизовавшийся материал, хотя и не полный, пришлось бы делать только частичные дополнения и изменения, для XIX устарела вся конструкция такого важнейшего отдела, как революционное движение .

Скованная тройной цензурой — автора (ни минуты не забывавшего о «статьях» в процессе писания!), издательства и царского цензора (ни для кого не секрет, что сии последние не отказывались просмотреть книгу в «частном» порядке, во избежание («официальных» затруднений, — это входило в калькуляцию тогдашних издательств), — книжка попала «под суд» уже в сильно исковерканном виде. Восстановление уничтоженного сенатом текста не могло восстановить замысла автора, ибо оный замысел был полузадушен раньше всяких сенатов. А и замысел-то был весьма несовершенный: соотношения, теперь представляющиеся автору вполне четкими и ясными, тогда грезились ему еще в тумане. Вдобавок, и уже не по вине своего эмигрантского положения, он не имел перед собою и половины того фактического материала, какой мы имеем теперь, в 1924 году.

Соответствующие главы IV тома нужно бы просто переписать. Но автору некогда писать и новые книжки, — где же тут переделывать старое! Остается прибегнуть к суррогату и издать те лекции, которые читались нынешнею зимою 1923/24 г.; они учли если далеко не весь, то большую часть накопившегося материала и отражают точку зрения автора «четырехтомника» в ее теперешнем виде.

Я издаю весь курс, включая и часть, относящуюся к XX веку. Тут читатель найдет отчасти повторение, — но в сжатом виде и в новой комбинации, — того, что дает III часть «Сжатого очерка», отчасти продолжение последнего.

По внешности стенограмма представляется настолько удачной, что по удобочитаемости книжка мало отличается от «четырехтомника». Преподавателей, лекторов и вообще изучающих и просят ее иметь в виду как необходимое дополнение к сему последнему. А так как основной фактический грунт там — и в «Сжатом очерке», ч. III — все же имеется, то это до некоторой степени искупает и беглость предлагаемого теперь изложения.

М. П.