Алекс Белл - Жасмин

Наконец мне надоело таращиться в витрины закрытых магазинов и гадать, являются ли они чем-то большим или нет, и я вернулась к себе в номер. Там было так сухо и тепло после промозглой улицы. С каким же удовольствием я разулась и растянулась на кровати. Как же мое тело настрадалось за сегодняшний день.

Прежде чем заснуть, я все-таки заставила себя встать и достать из сумки путеводитель.

Я открыла брошюру на страницах с районом Монпарнас и пролистала их. Но не обнаружила ничего полезного, одни сплошные музеи да кафе. Если бы не лебединая песня, которая неожиданно умолкла именно там, то я бы посчитала название улицы не более, чем странным совпадением. Но когда я перелистнула следующую страницу, то замерла. На меня таращились десятки черепов, сложенных в форме креста. «Крест» со всех сторон окружали человеческие кости. Подпись под картинкой гласила: «Катакомбы Парижа». Когда я взглянула на адрес, то прочла, что катакомбы находились по адресу улица Анри Роль-Танги.

Оказалось, что к концу восемнадцатого века самое большое кладбище в Париже было закрыто по медицинским соображениям, а кости и разлагающиеся трупы свезли на тележках через весь город в район Монпарнас. На все про все ушло пятнадцать месяцев. Кости свозили туда вплоть до 1860 года. Считается, что в катакомбах погребено около шести миллионов человек. Катакомбы находятся в двадцати метрах под землей, они глубже, чем канализация и метро, и занимают площадь около ста пятидесяти метров. Они открыты для посещений, но только до пяти часов вечера и на ночь их тоже запирают.

Они идеально подходили. Их глубина не позволила бы никому услышать песню, хотя, с другой стороны, как же мне удалось услышать её на кладбище. Но я решила пока не заморачиваться по этому поводу. Лиам мог быть спокоен: катакомбы никто не будет сносить или перемещать, учитывая количество народа, погребенного там. Это был центр Парижа, но настолько глубоко под землей, что катакомбы могли служить прекрасным укрытием. И это объясняло, почему мне являлись кости с черепами и розами в Калифорнии и Германии. Катакомбы были куда лучше моей теории с кладбищами. И в довершении всего, стало понятно, почему Дюймовочка написала копытами «Анри Роль-Танги» на пыльной крышке футляра. Это был адрес, а не имя.

Я застонала, захлопнула книжицу и провела рукой по волосам. Я была уверена, что лебединая песня где-то там внизу, в катакомбах, но отправиться искать её будет означать... что мне придется спуститься с другими посетителями, а потом найти какой-нибудь укромный уголок и спрятаться там, пока все не уйдут, а катакомбы не запрут на ночь. А потом ждать, надеясь, что лебединая песня позовет меня, потому что она может быть где угодно, и без помощи мне не найти её в тех лабиринтах. Кроме того, если я её все же найду, мне придется просидеть там всю ночь, потому что двери будут заперты. Я должна буду дождаться первых туристов, которые появятся только с открытием, в десять часов утра и сделать вид, что я одна из них. Мне предстояло провести ночь глубоко под землей, наедине с кучей скелетов. От этой мысли я совсем пала духом.

Но какой был смысл на этом зацикливаться. Сделать это было необходимо, и я просто постараюсь не думать об этом. А сегодня нужно было хорошенько отдохнуть и выспаться, потому что завтра мне, скорее всего, не представилась бы подобная возможность. Но перед сном мне нужно было расслабиться, поэтому я потянулась к своей скрипке. На какое-то мгновение меня охватила паника, когда я не обнаружила скрипичного футляра. И я завертела головой по сторонам в его поисках, а потом вспомнила причину его отсутствия и сглотнула ком, застрявший в горле. Что же делать? Мне нужен был мой инструмент. Он помогал мне справляться с последствиями тяжелых дней. А в этом чертовом путешествии каждый день был чертовски сложным. Музыка и привычное ощущение скрипки под подбородком успокоили бы меня. Мне пришлось глубоко дышать, чтобы замедлить внезапное тревожное биение сердца, и вытереть холодный пот, выступивший на лбу.

У меня была ломка. Мне не хватало скрипки. Наверное, такие ощущения испытывает алкоголик, когда не может опохмелиться. Правая рука чесалась, ей не хватало смычка, а левой — инструмента. Мне нужна была музыка, и успокаивающее скольжение смычка по струнам, запах канифоли в воздухе...

В отчаянии я просто закрыла глаза, подняла руки и сыграла несуществующим смычком на несуществующей скрипке мелодию, которую знала наизусть. Когда я «доигрывала» пьесу, то уже почти чувствовала, что моя скрипка вновь у меня под подбородком, и я прижимаю пальцами струны. Но стоило мне открыть глаза, как волшебство исчезло. Моя настоящая электроскрипка была разбита Беном на мелкие кусочки в Германии, а её жалкие остатки спрятаны у меня в чемодане.

Я старалась не смотреть на них, пока вынимала из чемодана пижаму и зубную щетку, а когда легла в постель, спустя несколько минут, то натянула на голову одеяло и постаралась отключиться.

Я проспала весь следующий день. Мне хотелось встать отдохнувшей, и потому я оттягивала, насколько это было возможно, спуск в катакомбы. Ведь зайдя внутрь, я собиралась пробыть там до утра, и мне бы не хотелось пробыть там дольше необходимого. Катакомбы был открыты до пяти, но последних посетителей впускали в четыре.

Итак, без пяти минут четыре я вошла в безобидное маленькое здание в конце дороги, откуда ушла прошлой ночью, и купила билет. Утро я провела в магазинах, покупая все, что, как я думала, мне потребуется, и еще помогло бы меня замаскировать. Я в очередной раз прокляла свою внешность, из-за которой не могла смешаться с толпой. Будь он не ладен, этот альбинизм. С такими льняными волосами да бледной кожей, я была у всех на виду. Персонал вполне может меня запомнить, а рисковать мне нельзя. Поэтому я надела бейсболку, натянув её как можно ниже, а волосы заправила в джемпер.

Я надела перчатки, чтобы скрыть руки, и подняла воротник пальто, чтобы практически полностью скрыть лицо. Если бы на улице было тепло, мой вид наверняка вызвал бы подозрения, но зимой большинство людей было одето точно так же, как я.

Я купила билет у довольно угрюмого на вид мужчины, сидящего за столом, и пошла вниз по нескончаемой лестнице. Чем глубже я спускалась, тем сильнее менялся воздух — он становился старше, холоднее, неподвижнее. Наконец я добралась до подножия и очутилась в ярко освещенном помещении с фотографиями на стенах и информационным табло для туристов.

Ну да, разумно было сначала почитать что к чему, прежде чем слепо бросаться в омут с головой. Поэтому я осталась и прочла всю информацию, что там имелась. Там, конечно же, было то, что я и так знала: основные исторические сведения, который я почерпнула из путеводителя. Но еще я узнала, что подземная сеть лабиринтов находилась так глубоко под землей, что её пришлось укрепить, дабы она оставалась безопасной для посещений.