Сьюзен Янг - Отель

Я закрыла глаза и притворилась, что меня здесь уже нет.

— Я люблю тебя. — Это была ложь. Потому что мне не хватало мужества сказать ему правду: я перестала любить его много месяцев назад и, даже сбежав из Невады, никогда бы к нему не вернулась. Он никогда больше не увидит меня.

От этого воспоминания у меня скручивает желудок. Я заставляю себя встать с кровати и принять горячий душ, горячий настолько, насколько смогу вынести. Мне стыдно за своё поведение. Постоянно чувствуя боль сама, я, должно быть, причинила боль Райану. Но я никак не могла заставить себя любить его, как сильно бы мне этого ни хотелось. Сколько бы ночей я не плакала из-за этого. Я была самым ужасным, что случилось в его жизни.

Вода льётся на меня из душа и смывает мои слёзы. Некоторое время спустя я выхожу из-за занавески в прохладный воздух. Освежающий. Возрождающий к жизни.

Я не спеша одеваюсь, крашусь, высушиваю волосы. Все мои движения механические, лишь бы только не думать. Закончив, смотрюсь в зеркало — по-моему, я ещё никогда не выглядела так красиво. Вода в отеле «Руби» не жёсткая, как в Финиксе. Мои волосы стали гладкими, кожа нежной и мягкой. Даже не осознавая этого, я улыбаюсь.

Ключ от моего номера лежит на комоде, я беру его и отправляюсь вниз. Вчерашний ужин с папой был кошмарным, но сегодня новый день. И я не собираюсь тратить его впустую.

***

Я иду между столиками к отцу. Ресторан оживлённо гудит, полный посетителей, и, проходя мимо одной из пар, я случайно слышу, как они шепчутся о «бальном зале». Я чуть было не останавливаюсь, чтобы спросить про детали, как меня замечает папа и машет мне рукой. Я слабо улыбаюсь, удивлённая тем, что он, похоже, искренне рад меня видеть.

— Привет, малышка, — говорит он, вновь используя моё детское прозвище. — Как спала?

— А… — Не находя ответа, я опускаюсь на свой стул. Отец одет в рубашку и пиджак, скорее по-деловому, чем повседневно. Должно быть, он купил себе новые вещи, потому что даже в самые лучшие моменты своей жизни папа никогда не выглядел так официально. Я едва узнаю его.

Я молчу, и папа наклоняется над столом.

— Прости за вчерашний ужин, — тихо и искренне говорит он. — Я был на пределе, и сейчас хочу загладить свою вину перед тобой и твоим братом. Мы всё ещё семья, Одри. Это никогда не изменится.

Я уже собираюсь сказать что-то типа «аха», когда рядом со мной появляется официант. И это не Таня, а Уоррен. Он улыбается мне чуть заметной улыбкой, что предназначается только мне, ставит передо мной стакан и наливает в него воду. Его отстранённость подсказывает мне, что наша встреча — это тайна, которую нельзя выдавать даже моему отцу.

— Я хочу сказать, — продолжает папа, словно я его слушаю, — что я не всегда был вам хорошим отцом и очень об этом сожалею. Я стану лучше.

Я совершенно поражена его поведением; даже не могу честно высказаться о своих чувствах на эту тему. Он должен нам куда больше, чем просто извинение. Но пока я выдавливаю из себя улыбку.

— Всё нормально, пап, — говорю я ему, — я тоже не облегчала тебе жизни.

Похоже, он удовлетворён нашими обоюдными извинениями, но в действительности же мне хочется сказать: «Ты оставил нас. И теперь, когда мы уедем из этого отеля, ты сделаешь это снова. Это, по-твоему, значит стать лучше?»

Дрожащей рукой я поднимаю стакан с водой и делаю глоток. Молчание между мной и отцом грозит перерасти в неловкое, и мне нужно что-то сказать.

— Как прошла вечеринка в бальном зале? — спрашиваю я. — Кажется, люди только и говорят об этом.

Папин стул скрипит, когда он откидывается на спинку, его глаза сияют.

— Вечеринка была великолепной, — тихо говорит он. — Что-то изменилось, Одри. Впервые я понял, что у нас всё будет хорошо. Мы трое, все вместе. Вот увидишь. — Он умолкает, по его лицу пробегает тень грусти. Я не могу понять, с чем это связано, хотя и раньше уже видела это выражение его лица. — Надеюсь, что ты увидишь.

Моё сердце начинает глухо биться в груди, накатывает тошнота от мысли, которую я не могу ухватить. Конечно, хорошо, что отец настроен так оптимистично, но мне не верится, что к закату солнца мы снова станем счастливой семьёй. Я слишком осмотрительна, чтобы так думать. Глотнув воды, жду, когда пройдёт тошнота. Когда она проходит, я снова говорю, но перевожу нашу беседу на более лёгкие темы, пытаясь избавиться от ощущения дискомфорта, которое проникло мне под кожу.

— Что это на тебе надето? — спрашиваю я. — Не думала, что ты взял с собой свои костюмы от Армани.

Он усмехается, и это тёплый смех.

— Забыл их взять, — отшучивается папа. — Мои рубашки-поло не отвечают требованиям, так что мне прислали костюм. И это. — Он открывает лацкан пиджака. — Они, в сущности, подарили мне новый гардероб.

— Как мило, — говорю я. — Может, скажешь им, что я тоже бы не отказалась от парочки платьев.

— Обязательно. — А потом отец признаётся: — На вечеринке я встретил последнюю пассию твоего брата. Кэти… — Он делает большие глаза.

— Психопатка? — подсказываю я, повторяя слово, сказанное Элиасом.

— Эксцентричная, я бы сказал. Социопатка, возможно. Хотя я могу и ошибаться. — Он поднимает руки и пожимает плечами, и я обнаруживаю, что улыбаюсь. Впервые со смерти мамы напряжение между нами исчезает. Оказывается, мы с папой можем подружиться на почве отвратительного вкуса моего братца в женщинах. Раз уж зашла речь о моём брате.

— Ты уже разговаривал сегодня с Дэниелом? — спрашиваю я.

— Не видел его с прошлой ночи. Он рано ушёл с вечеринки. Похоже, они с Кэти поссорились.

— Дэниел был на вечеринке? — усмехаюсь я. — Какого чёрта! Он же сказал мне, что не пойдёт.

— Следи за языком, — делает мне замечание папа, а потом поднимает палец, сигнализируя официанту, что мы готовы сделать заказ. Затем, наполовину занятый меню, продолжает: — Дэниел и не хотел идти. Догадываюсь, его туда затащили силой. Тем не менее, было приятно лицезреть его в костюме, а не в грязной толстовке. Многим леди это тоже весьма пришлось по душе.

— Это уже лишняя информация, — бормочу я и смотрю в меню. Но что-то настроение к еде у меня пропало. Дэниел сказал, что не пойдёт на вечеринку. Вот лжец! И почему это папа с Дэниелом получили приглашения, а я нет? Что за странности?

Подходит Уоррен, и папа заказывает клаб-сэндвич. Я заказываю блины. Поставив локти на стол и подперев ладонью подбородок, я смотрю на папу. Мне до сих пор не верится, что прошлым вечером он пошёл на вечеринку. Однако, возможно, именно общение послужило толчком к его изменению. Он хочет быть лучшим отцом; он кажется более уверенным в себе, почти не скорбящим. Кто знает, может и правда что-то изменилось. Может, он не повезёт нас к бабушке Нелл.

— А как прошёл твой вечер? — спрашивает папа. — Я не видел тебя в коридорах, а значит, ты, должно быть, нашла, чем себя развлечь.