Лина - Вступление

способом стать ближе к Лие. Все мы отлично понимали людей. Слоан же лучше ладила с

предметами. С числами. С фактами.

— У взрослых способность к распознаванию лжи считается смесью врожденных

способностей и многочисленных тренировок. С детьми всё иначе, — она сглотнула. — Существует

определенное подмножество с талантом к определению лжи.

— И что же это за подмножество? — спросила я.

Пальцы Слоан впились в край её рукава.

— Люди, подвергшиеся максимумам и минимумам. Смены окружающей обстановки.

Жестокое обращение, — Слоан замолчала, а затем вновь заговорила и уже быстрее. — Существует

некая взаимосвязь — по статистике, лучше всего определяют ложь непослушные дети, выросшие

среди жестокости, но каким-то образом боровшиеся, чтобы сохранить ощущение контроля.

Когда Бриггс рассказывал о том, каково быть «естественным», он чаще всего употреблял

слова «потенциал» или «дар». Однако Слоан говорила, что одного лишь таланта было

недостаточно. Мы не рождаемся «естественными». Что-то в детстве Лии сделало её прекрасной

лгуньей, умеющей определять, когда кто-то лжет ей самой. Что-то научило Майкла подмечать

эмоции.

Моя мать учила меня читать людей, чтобы я помогала ей выманивать у них деньги. Мы

никогда не останавливались, иногда с каждой новой неделей мы оказывались в новом городе.

У меня не было дома. Или друзей. Залезать в человеческие головы, понимать их, даже если

они понятия не имели о моем существовании — всё это стало для меня ближайшим подобием

дружбы.

— У всех нас было ненормальное детство, — тихо сказала Слоан. — Будь всё по-другому,

мы не стали бы «естественными».

— И на это веселой ноте, я сваливаю, — Майкл встал. Его голос звучал обыденно, но я

прекрасно знала, что он не любил обсуждать своё прошлое. Однажды он рассказал мне, что у его

отца был взрывной характер. Я пыталась не думать о причине, по которой маленькому мальчику,

растущему с таким вот отцом, пришлось стать экспертом в чтении человеческих эмоций.

По пути к выходу Майкл остановился рядом со Слоан.

— Эй, — мягко сказал он. Она взглянула на него. — Я не сержусь на тебя, — сказал он. —

Ты не сделала ничего плохого.

Слоан улыбнулась, но улыбка не затронула её глаз.

— Я имею все основания полагать, что я делаю или говорю что-то не то, как минимум

восемьдесят шесть целых пять десятых процента от всего времени.

— Звучит так, будто ты хочешь, чтобы я сбросил тебя в бассейн, — возразил Майкл.

На этот раз Слоан неподдельно улыбнулась. Мельком взглянув на меня, Майкл ушел.

— Думаешь, Дин пошел в гараж? — спросила Слоан, после нескольких минут тишины. —

Обычно, когда он расстроен, он идет именно туда.

Дин был не просто расстроен. Я не знала наверняка, через что ему довелось пройти в

детстве, но однажды я спросила у него, знал ли он, что его отец делал с теми женщинами. Сначала

его ответом было «нет».

— Дину нужно побыть одному, — сказала я Слоан, на случай, если сама она не догадалась

об этом. — Некоторым в трудные времена нужны друзья, другие же предпочитают побыть наедине

с собой. Дин заговорит, когда придет время.

Даже сказав это, я понимала, что не смогу вот так просто бездействовать. Ждать. Я должна

была сделать что-то — просто не знала, что именно.

— С ним всё будет хорошо? — едва слышно спросила Слоан.

Я не могла соврать ей:

— Я не знаю.

Глава 9

В конце концов, я оказалась в библиотеке. От стены к стене, от пола к потолку тянулись

книжные полки, на которых покоилось больше книг, чем я могла бы прочитать за всю свою жизнь.

Я замерла в дверном проеме. Я пришла сюда вовсе не ради книг. Третий стеллаж слева, вторая

полка снизу. Я тяжело вздохнула и зашагала к нужной полке. Допрос номер двадцать восемь,

двенадцатая папка.

Мои пальцы сжались на нужной папке, и я заставила себя снять её с полки.

В последний раз, когда я читала запись этого допроса, я прекратила, стоило мне заметить

фамилию интервьюируемого.

Лия была права. Я не полностью понимала Дина — но я хотела понять его.

Я должна была, ведь упади я в подобную пропасть, Дин понял бы меня.

Дин всегда понимал.

Я присела на пол, раскрывая папку на коленях на той самой странице, где я прекратила

читать много недель назад.

Допрос вел Бриггс. Он только что попросил у отца Дина подтвердить личность одной из

его жертв.

Рэддинг: Ты задаешь неправильные вопросы, сынок. Дело не в том, кто они, дело в том, что

они такое.

Бриггс: И что же они такое?

Рэддинг: Они мои.

Бриггс: Поэтому ты и связывал их пластиковыми хомутами? Потому что они были твоими?

Рэддинг: Ты хочешь услышать, что я связывал их, чтобы заставить остаться. Ваши

новомодные психологи были бы очень рады послушать рассказ обо всех женщинах, бросивших

меня. О моей матери и матери моего сына. Но вы никогда не предполагали, что мне просто

нравится глядеть на женскую кожу под удерживающим её пластиком? Может мне нравилось

наблюдать за тем, как на их запястьях и лодыжках появлялись белые полосы, а их руки и ноги

немели. Или за тем, как напрягались их мышцы, как некоторые из них стирали запястья в кровь, в

то время как я сидел и глядел на них. Ты можешь представить себе нечто подобное, агент Бриггс?

Можешь?

Бриггс: Что насчет клейма? Хочешь сказать, оно не делало их твоей собственностью?

Владеть ими, господствовать над ними, контролировать каждый их вздох — разве не в этом был

смысл?

Рэддинг: Смысл? Кто сказал, что есть смысл? В детстве люди игнорировали меня. Учителя

называли меня угрюмым. Меня вырастил дедушка, и даже он всегда говорил мне не смотреть на

него и бабушку вот так. Во мне словно жило нечто, что я был вынужден скрывать, но вот мой сын?

Дин? Он родился с улыбкой на лице. Люди улыбаются, стоит им взглянуть на него.

Все любили этого мальчика. Моего мальчика.

Бриггс: А ты? Ты любил его?

Рэддинг: Я создал его. Он был моим, и если он умел очаровывать людей, во мне тоже

должно было жить нечто подобное.

Бриггс: Твой сын научил тебя смешиваться с толпой, нравится людям, вызывать доверие. А

чему научил его ты?

Рэддинг: Почему бы тебе не спросить у твоей жены? Она красавица, не так ли? Но рот у

неё…

— Увлекательное чтиво?

Голос вернул меня в настоящее.

— Лия.

— Ничего не можешь с собой поделать, да? — голос Лии звучал колко, но не так яростно,

как прежде.

— Я сожалею о том, что случилось раньше, — я взяла свою жизнь в собственные руки и

рискнула просить прощения, понимая, что могу всё испортить. — Ты была права. Я не знаю, через

что проходит Дин. Ситуация со мной и Лок — это вовсе не то же самое.