Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

Зу‑Самави недаром был ветераном. Он подпустил тагар к себе на близкое расстояние, а потом резким прыжком перенес свое тело в самую гущу растерявшихся врагов. Уже в прыжке он разрубил одного из них мечом от шеи до предплечья и, приземляясь, отсек второму правую руку по локоть. Раненый воин взвыл и покачнулся, сбивая с ног рядом идущего, и этим неуловимым мигом замешательства тхаухуд полностью воспользовался. Он левой рукой вонзил узкий четырехгранный кинжал между ребер третьего и поразил четвертого тагара в глаз, пока тот заносил меч над его головой. Ловалонга смотрел из укрытия на действия Зу‑Самави и восхищался его мастерством. Когда один из врагов занес над головой тхаухуда кривую саблю, Ловалонга метнул в тагара тяжелый нож и тут же вслед бросил и второй, перебив следующему противнику Зу‑Самави сонную артерию. Кровь фонтаном хлынула из страшной раны.

Оставшиеся в живых попятились, и тогда Ловалонга, выйдя из‑за скалы, метнул одно из трех, бывших у него под рукой, тяжелых копий. Оно пронзило грудь одного из воинов, прочно застряв в его теле. В этот момент Зу‑Самави развернулся вокруг собственной оси, разрубив лицо одному своему противнику и шею другому. И в этот же миг он был ранен.

Прежде чем погибнуть, он успел значительно облегчить талисенне бой, убив еще одного врага и ранив двоих. Когда же стало ясно, что вскоре от слабости он просто не сможет стоять на ногах, Зу‑Самави прыгнул, как дикий зверь, на последнего врага и зубами вцепился ему в лицо. Несчастный взвыл, нелепо взмахнул руками и повалился навзничь на камни. Сверкнули в лучах солнца кривые тагарские клинки, и Зу‑Самави перестал существовать. Ловалонга опустил забрало и вышел из‑за скалы, сжимая в руках копье. Тагары колебались, не решаясь нападать, и тогда он изо всех сил метнул оружие прямо в центр маленькой группы. Кто‑то из воинов, хрипя, повалился на землю, а остальные, размахивая клинками, бросились на рыцаря. Их было не очень много, но зато это были отборные воины, не уступавшие Ловалонге в искусстве боя; только они очень хотели жить, а талисенна стоял насмерть.

И пока он рубил, колол, делал выпады, отступал и снова нападал, тихий голос Каэтаны говорил так и не услышанные им при расставании слова.

Когда же аллоброг пришел в себя, вокруг него не осталось живых противников.

Ловалонга лежал на спине, бессильно раскинувшись на камнях, придавленный непомерной тяжестью тел поверженных врагов. Из огромной раны на животе толч‑с ками текла кровь, но опытный талисенна знал, что до смерти еще долго, — она придет не слишком торопясь и будет мучительной. Он облизал сухим языком потрескавшиеся губы и поморщился — ощущение было как от прикосновения к раскаленному песку. Боль отзывалась в каждой клетке его большого и сильного тела, а от потери крови кружилась голова. Сознания он не терял, но постепенно стал уплывать в туманную даль, где увидел самого себя множество лет тому назад…

Высокий человек в просторном светлом одеянии наклоняется над ним, лежащим на мраморной скамье в каком‑то просторном помещении. Вокруг полумрак. Витает запах дыма и благовоний.

— Запомни, сын мой, — говорит человек, — ты не бессмертен. Тебя можно ранить, можно убить. Таков порядок вещей, и его нельзя нарушать. Но только светлый Барахой знает, сколько вздумается странствовать Матери на этот раз, и потому время над тобой невластно. Ты не будешь стареть до тех пор, пока не вернешься сюда. А ты вернешься, я верю. Мы будем ждать вас. — Он по‑отечески гладит его лоб и приговаривает, вздыхая: — Один светлый Барахой знает… Нет. Боюсь, и не знает…

Ловалонга на миг приоткрыл глаза: хищный зверек‑не то ласка, не то белка — пропрыгал мимо и исчез в тени. Солнце начинало садиться, окрашивая землю в алый цвет. Алую землю в алый цвет. Он сморщился от боли воспоминаний…

Громадное подворье замка Элам. Только вяз у стены, там, где ему положено быть и где он был все эти годы, отсутствует, а на его месте растет тоненькое маленькое деревце.

И высокая седая женщина в роскошном платье стоит посреди двора, держась за стремя гнедого жеребца, на котором сидит он, Ловалонга. А около седой женщины — юная, почти что девочка, держа на руках младенца, смотрит на него широко открытыми глазами, и в зрачках у нее медленно тает боль.

— Сынок, — умоляет старшая, — останься. Останься, сынок!..

Младшая молчит, только слезы ручьями текут по ее миловидному лицу с чуть припухлыми губами и рот смешно и жалко кривится. Младенец хватается ручонками за ее одежду и молчит, как и должно вести себя сыну воина и будущему воину, сыну герцога и будущему герцогу.

— Как же замок, как же страна? — Мать трясущимися руками пытается схватить его за полу плаща, но промахивается и судорожно цепляется за ногу Ловалонги, обу — тую в дорожный высокий сапог. Она припадает к коричневой коже щекой и начинает рыдать сухо, без слез.

Юная дама молчит и смотрит. Она ни о чем не просит, ничего не говорит, и это удивляет Ловалонгу нынешнего.

А молодой воин на гнедом жеребце говорит тихо и зло:

— Я никогда не хотел быть герцогом, не хотел жениться на этой ведьме, я ненавижу этого ребенка. Ты заставила меня сделать все это, ты погубила отца; ж теперь я герцог, и я приказываю тебе сейчас же удалиться в свои покои. И это ничтожество с ее ублюдком тоже проводите отсюда. Вам останется целое герцогство, казна, армия — чего еще?

При этих словах лицо юной герцогини бледнеет, и она медленно опускается на колени, протягивая ребенка всаднику в немой отчаянной мольбе. Но он непреклонен. Он дает шпоры своему коню и кричит:

— А я еду в Запретные земли!

— Счастья тебе, сынок, — шепчет сквозь слезы старая герцогиня. — Прости. Я ведь хотела только добра…

Ловалонга почувствовал острый приступ отчаяния оттого, что наконец‑то все вспомнил, но не может ни с кем поделиться своими воспоминаниями, и смерть его теперь бесполезна, потому что не уберег, не удержал, не помог…

Он вспомнил, что около двухсот или двухсот пятидесяти лет тому назад Аэда, герцогиня Элама, отравила мужа и возвела на престол своего сына Ловалонгу, женив его на Альвис, младшей принцессе Мерроэ. Альвис была прекрасной партией для любого государя — юная, прелестная и несказанно богатая. Она влюбилась в молодого герцога до беспамятства, но, не встретив взаимного чувства, полностью попала под влияние старой герцогини, надеясь, что та укажет ей путь к сердцу мужа.

Аэда мечтала увидеть сына на престоле Аллаэллы или Мерроэ и не жалела для этого никаких усилий. Всевозможные средства — она не брезговала никакими — использовала герцогиня, чтобы усмирить сына и подчинить его своей воле. Но меч натолкнулся на щит.