Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

Старшего народа всегда было меньше, чем людей. Творец рассудил так, когда обнаружил, что люди не владеют и десятой долей тех знаний и способностей, которые являются естественными и чуть ли не врожденными у эльфов. Вряд ли это было справедливо — отдавать землю вo власть тем, кто ею мог распорядиться значительно хужe, но решений Творца не обсуждают, особенно если до сих пор неизвестно, кто же был истинным создателем Арнемвенда. В разных местах бытовали разные предания и легенды. Где‑то считали Творцом и законным правителем этого мира Великого Барахоя, где‑то утверждал что он явился в этот мир гораздо позднее прежних богов, выигравших страшную войну с неведомым врагом ценой сокрушительных потерь, после чего некому было оказать сопротивление Барахою…

Версий было множество, но в одном все сходились: эльфы были так же стары, как и этот мир.

Со временем численность их резко сократилась, особенно это стало заметно в эпоху войн между Древними и Новыми богами, когда эльфы приняли участие в сражении на Шангайской равнине. От этой войны они так и не смогли полностью оправиться. И хотя официально врагов у них не было, но смешанные браки не приветствовались никем, и свежая кровь редко вливалась в их жилы. Эльфийки, может, и хотели, но не могли иметь более одного‑двух детей за несколько сотен лет. Эльфы умирали незаметно. Большие некогда пространства, заселенные ими, уменьшались. От княжества Энгурра к началу описываемых событий оставался один только замок, обнесенный мощной каменной стеной, да несколько хозяйственных построек.

Это было древнейшее строение, которое считалось старым еще в детстве Адоная, отца Аэдоны, а ведь детство эльфов длится долго и далеко отстоит от их старости. Считалось, что Энгурра — одна из первых построек того периода, когда эльфы были единым народом. Массивные круглые башни были в состоянии выдержать не одну осаду, узкие бойницы, прорезанные в толще стен, давали защитникам прекрасную видимость, а по стене между зубцами вполне могли проехать рядом два всадника. Тяжеленные дубовые ворота, окованные тройным слоем железа, приводились в действие хитроумным механизмом прошлых веков, потому что никакому количеству эльфов или людей не хватило бы сил сдвинуть их с места. Кроме ворот вход защищала тяжелая решетка с копьевидными остриями. А на верхушках круглых башен, расположенных по всему периметру укреплений, стояли метательные орудия.

Еще в те времена, когда воинственный Макалидунг подчинял себе племена ромертов, основывая свое государство, эльфы оказались перед незавидным выбором. Либо на стороне гемертов, либо на стороне ромертов, но воевать им приходилось. Хотя чаще всего Старший народ предпочитал отстаивать собственную независимость. При Макалидунге им это удалось, но уже наследники свирепого вождя не стали мириться с существованием государства в государстве. Территория Энгурры быстро сокращалась. Различные племена под разными предлогами занимали земли эльфов, и не то чтобы эльфы не имели достаточно сил справиться с полудикарскими армиями гемертов или ромертов, но они прекрасно понимали, что против них ополчатся все люди.

К тому времени, когда Адонай взял бразды правления в свои руки, страна, доставшаяся ему в наследство, была смехотворно маленькой. Большинство его подданных ушли из Мерроэ искать удачи в иных землях. Они уехали на Иману, двинулись в Аллефельд, а некоторые — самая маленькая группа — отправились в Хадрамаут, вспомнив былые связи с морем. И Адонай посчитал ниже достоинства Гаронманов называть себя королем несуществующего королевства. Он объявил свои земли княжеством, а себя самого — князем и Пресветлым Эльфом Леса. Название княжество получило по имени замка владыки: Энгурра. Такими и унаследовал эти земли и свой титул потомок эльфийских королей князь Аэдона. А замок так и остался стоять, будто времени для него не существовало. И постоянно находился в полной боевой готовности, как и встарь, когда воинственные гемертские и ромертские воины осаждали его стены.

В замке как раз хватало места для двух сотен эльфов, которые являлись подданными Аэдоны. В окрестностях обитало еще около сотни полуэльфов и людей.

Это была очень маленькая, но грозная армия. Рогмо не представлял себе того безумца, который решился бы на них напасть. Ведь всем известно, что эльфы — прекрасные лучники и меченосцы. Да и в рукопашной схватке они дадут сто очков вперед любому испытанному наемнику.

* * *

Деревья сделали последнюю попытку удержать в своих объятиях молодого князя, но не выдержали его сопротивления, вздохнули и расступились. И глазам Рогмо предстала жуткая и невероятная картина.

— Этого не может быть, — прошептал он, судорожно сглатывая.

Горло пересохло, и его драло тем комком, который встал поперек, затрудняя дыхание. Со зрением тоже что‑то произошло. Рогмо некоторое время стоял на холме напротив замка, покачиваясь, борясь с темнотой, которая застилала глаза, и тупо повторял:

— Этого не может быть… Этого не может быть. — Затем он рванулся вперед с диким и отчаянным криком:

— Оте‑е‑ец!!!

Он летел с холма, расставив руки, как птица, защищающая гнездо. Он бежал так, словно от его скорости‑сейчас что‑то зависело, словно он мог помочь защитникам Энгурры, отстоять их, не дать свершиться трагедии. Он торопился так, будто его звали.

Бежал так, словно на соседнем холме по‑прежнему возвышался гордый замок эльфа Аэдоны…

* * *

Рогмо в который уже раз обходил дымящиеся развалины. Что же это должна была быть за сила, которая смогла до основания уничтожить замок, простоявший на этом месте несколько тысячелетий? Кто смог вырезать всех его защитников, не оставив никаких явных следов? Хотя следов, пожалуй, было слишком много. Окровавленные, закопченные камни, развороченные створки ворот, спаленные огнем дубовые перекрытия — и тела. Множество тел, изуродованных, искалеченных, сломанных, походящих на деревянных паяцев, которых продают на ярмарках для увеселения детей. По положению тел можно было догадаться, какая страшная, кровавая битва тут разыгралась.

Эльфийские воины лежали в самых немыслимых позах, вообще было неясно, как они могли получить такое количество ран, не уложив ни одного из нападающих. Рогмо, глотая слезы, бродил по пожарищу. Вот его старый друг, конюх Аэдоны, пронзенный копьем в грудь, лежит, сжимая в руках обломок окровавленного меча, — кто‑то же должен был обагрить его своей кровью! Трое защитников замка завалены камнями у метательного орудия — их лица спокойны… Но что за сила смогла своротить громадные камни?

Тело мачехи и двух братьев Рогмо нашел на руинах заднего двора. Несчастная была прибита гвоздями к могучему дубу, который, вероятно для этой цели, оставили нетронутым. И он тоскливо шелестел своей опаленной кроной, словно извиняясь перед молодым князем, что остался жив сам и не уберег остальных. Рогмо никогда не любил вторую жену своего отца и ее детей — отношения у них складывались далеко не самые теплые, однако смерти он ей не желал никогда. Тем более такой страшной смерти.