Виктория Угрюмова - Кахатанна. Тетралогия (СИ)

В изумлении король положил руку на грудь и подскочил как ужаленный. Не было не только фенешангов, вместе с ними исчезло и самое большое сокровище Эль‑Хассасина — талисман Джаганнатхи.

* * *

Меч взлетел, лучась и сверкая в потоках полуденного солнца, со свистом вспорол блеклое марево жаркого воздуха и вонзился в самый центр украшения, разрубив сплетенные страстью тела двух монстров.

Словно стон пронесся над волнами и исчез в направлении Сетубала.

— Три, — деликатно кашлянул перстень.

— Что ты имеешь в виду?

— Я напоминаю, что уничтожено всего три предмета, а осталось…

— В девять раз больше, я тоже умею считать.

— Ты не хочешь, чтобы я делился с тобой своими мыслями?

— Хочу. Но не всякими. Давай договоримся: если мысль стоящая, буди меня хоть среди ночи. Но если это простой арифметический подсчет, то лучше не беспокойся. Мы как‑нибудь сядем и все по пальцам сочтем.

— Правда?.. — недоверчиво переспросил перстень.

— Честное слово. Лучше просвети меня, неразумную, на другую тему — как мне звать‑то тебя?

— Наконец‑то, — ворчливо сказал перстень, но по его тону было ясно, что он польщен и даже слегка размяк. — Меня зовут Нипегоньер…

— Как? — с нескрываемым ужасом спросила Каэ.

— Нипегоньер. И не вижу причин так удивляться этому скромному и звучному имени. Я же не комментирую всякие там нецелесообразные звукосочетания вроде «Магнуса» или «Номмо»; и уж вовсе умалчиваю о неблагозвучности таких перлов, как Каэтана, скажем. Нипегоньер — это вполне подходящее имя для существа моего возраста и общественного положения.

— Какое у тебя общественное положение? — спросила Каэ, не углубляясь в дискуссию со словоохотливым украшением о благозвучности имен.

Рубиновый глаз мигнул с неподражаемым достоинством и гордостью и объявил:

— К твоему сведению — чтобы потом не приставала, запомни сейчас, — я являюсь старшим советником ее могущества Кахатанны, Богини Истины и Сути, повелительницы великого Сонандана и сопредельных земель, таурты Хартума и наследницы эльфийского престола. Теперь ясно?

— Ясно. Только не ясно, кто я при этом раскладе.

Перстень какое‑то время обдумывал вопрос, затем нашел верное решение и аж зашелся в радостном смехе:

— Ой, я как‑то не учел, что это и есть ты. Ну, близкие отношения, сама понимаешь, не могут не влиять… Знаешь, называй меня по‑дружески — Ниппи. Валяй, не стесняйся.

Куланн не без восторга наблюдал за тем, как менялось выражение лица его богини, одиноко сидящей в тени какой‑то особенно разлапистой пальмы, как высоко взлетали брови, какая великолепная саркастическая ухмылка пропадала зря.

Уничтожение талисмана Джаганнатхи не проходило бесследно. Каэ некоторое время была очень слаба, хотя и не настолько, чтобы это состояние серьезно на что‑либо влияло.

Ее друзья сидели немного в стороне, давая ей возможность отдышаться и переругаться с перстнем. Как недавно обнаружилось, заставить Ниппи замолчать можно было единственным способом — обидеться и надуться. А Каэ было необходимо его молчание и несколько минут размышлений в тишине.

Магнус притащил с собой из дворца Чаршамбы Нонгакая не только желанный талисман, но и четырех существ столь странного, диковинного вида, что с первого же взгляда на них стала ясной их нечеловеческая природа. Фенешанги казались милыми и добрыми, дружелюбными и доверчивыми, но сама причина их появления не могла не настораживать. С равным успехом те, кто называл себя фенешангами, имели возможность помочь и погубить.

Имена у них были под стать внешности: Мешеде, Римуски, Тотоя и Фэгэраш. Они отрекомендовались сразу, как только вышли следом за Магнусом из пространственного коридора, не дожидаясь, пока рты у изумленных друзей захлопнутся и они будут в состоянии задавать вопросы. Магнус краснел и бледнел, не имея слов объяснить, каким образом в замершем дворце оказались столь подвижные существа; но так как талисман Джаганнатхи он принес, а фенешанги не мешали, как не помешали и самой Каэтане уничтожить его, то подозревать их пока что было не в чем.

Они расположились особняком — под отдельной пальмой, где разлеглись на песке с непередаваемым выражением неги и блаженства на прекрасных, нечеловеческих лицах.

Наконец Каэ в сердцах сплюнула на песок, и это послужило сигналом окончания разговора с Ниппи. Она могла быть трижды Матерью Истины, но он умел подковырнуть ее так, что в глазах темнело не то от смеха, не то от ярости.

Фенешанги даже не шелохнулись, когда друзья собрались в кружок у расстеленного прямо на песке плаща. Несколько сангасоев недавно поохотились, и весьма удачно. Теперь всем предстояло оценить их кулинарные способности, весьма, кстати, развившиеся после общения с бароном Вентоттеном.

— Как там наш барон? — вздохнул Номмо. Мысли его текли по извилистому, но знакомому руслу: еда — приправы — рецепты — салат Вентоттена — барон Вентоттен.

— Как там мы? — внушительно заметил Куланн и обернулся к Барнабе:

— Я правильно понял, что погоню мы задержать не сможем?

— Я не всесилен, — буркнул тот.

— Я не утверждаю, а только спрашиваю. Если нет, то после еды нам необходимо прыгать в седла и мчаться к горе Нда‑Али. Иначе я не ручаюсь за нашу безопасность.

— Ездить верхом на полный желудок — вредно, — вздохнул Магнус. — И я соглашаюсь с Куланном под давлением обстоятельств и с глубокой скорбью. Глубокую скорбь прошу отметить отдельно.

— А с этими что делать? — спросил Номмо, указывая головой в сторону мирно отдыхающих фенешангов.

Могаллан и Кобинан переглянулись.

— Если верить преданиям, — начал Могаллан, — то это самые древние жители Иманы, древнее эльфов. Они им чем‑то сродни, тоже волшебники, тоже практически бессмертны. Но их постепенно уничтожили, одного за другим, — этих и в помине не должно быть.

— И что это нам дает? — спросила Каэ. — Ладно, нужно их позвать к столу. Послушаем, что они сами о себе скажут.

Она встала с видимым трудом, и Куланн подумал, что по‑настоящему ей следовало бы отдохнуть неделек этак несколько возле благословенного моря, поплавать в теплой, крепко‑соленой воде.

— Присоединитесь к нам? — Каэ присела на корточки возле отдыхающих фенешангов.

— С удовольствием. Если не помешаем, — ответил один из них. Если ей не изменяла память, то Римуски.

Через несколько минут они уже управились с солидными порциями мяса (это была какая‑то гигантская рептилия, что никого не обескуражило — жаркое вышло отменное).

— Мы вам сочувствуем, — сказал Тотоя. — Мы бы сами на вашем месте чувствовали себя неуютно. И мы просим прощения за то, что создали вам дополнительную трудность, но у нас не было другого выхода.