Кевин Фонг - Extremes. На пределе

ИНФОРМАЦИЯ

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

16+

Kevin Fong

EXTREMES

Life, Death and the Limits of the Human Body

Copyright © Kevin Fong 2013

This edition is published by arrangement with Janklow & Nesbit (UK) LTD and Prava i Perevodi Literary Agency.

Перевод с английского Елены Мигуновой

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России (2012-2018 годы)».

Фонг К.

Extremes. На пределе / Кевин Фонг ; [пер. с англ. Е. Мигуновой]. — М. : Синдбад, 2016.

ISBN 978-5-906837-05-9

Эта книга — о хрупкости и одновременно невероятной стойкости человеческого организма. Дипломированный астрофизик, инженер и врач Кевин Фонг на реальных примерах из жизни и врачебной практики показывает, как ведет себя наше тело в экстремальных условиях — при гипотермии, ожогах, травмах, инфекции — и рассказывает, как наука и практическая медицина научились побеждать в ситуациях, которые еще вчера были безнадежными.

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. Издательство «Синдбад», 2015

Ди, Джеку и Ною

В основу этой книги отчасти лег мой собственный врачебный опыт. Чтобы не нарушать конфиденциальность, я изменил имена медицинских работников и некоторые детали диагнозов.

ВВЕДЕНИЕ

EXTREMES — это книга о жизни: ее гармонии, хрупкости и стойкости. Она — о столетии, в течение которого прогнозируемая продолжительность человеческой жизни выросла в невероятной степени. О времени, когда мы взялись за болезни, считавшиеся смертельными, и сделали их излечимыми.

Чуть больше ста лет назад на карте мира было еще полно белых пятен — мест, куда не ступала нога человека. Но за несколько коротких десятилетий самые недоступные уголки земного шара оказались покорены. Человек стремительно завоевал Южный полюс, высочайшие горные вершины, глубоководные впадины и воздушное пространство. И даже вышел в новый, космический океан.

Одновременно стремительный рывок совершила и медицина. Пересадка сердца, интенсивная терапия, оперативная травматология, высокотехнологичная реанимация — достижения в области исследований человеческого организма ничуть не уступали прорывам в изучении окружающего мира.

Этому прогрессу в области науки и технологии, окружившему каждого из нас защитным коконом, и посвящена моя книга. Физиология человека столь же удивительна, сколь сложна и невероятно устойчива. А уж от того, как мы сумели расширить эти рамки — благодаря искусственным системам поддержания жизни вырвавшись за пределы Земли и выйдя в космическое пространство, — просто дух захватывает.

Именно новое понимание физиологии человека вместе с новыми технологиями его защиты позволило нам, людям, не только расширить свою экспансию в окружающий мир, но и заглянуть за грань нашей собственной жизни.

Эта книга не только о медицине, но и о научном поиске в самом широком смысле слова, — а еще о том, как, нащупывая пределы наших биологических возможностей, мы все лучше понимаем, как работает наш организм, что такое жизнь и каково это на самом деле — быть человеком.

***

Я выбрал астрофизику. Плохо ли — научная степень, космическая тематика, да еще, может, поисследую что-нибудь интересненькое. Ей-богу, глубже я тогда не задумывался. Математика давалась мне легко, физика нравилась, к тому же, хотя мне постоянно твердили, что пора бы повзрослеть и всерьез задуматься о будущем, мое детское увлечение астронавтами к тому времени еще не прошло. Все это плюс тот факт, что специальности в справочнике университетов стоят по алфавиту, и предопределило мой выбор профессии. Тот самый счастливый случай, который помогает совершить великие открытия.

Поначалу я и сам не понимал, во что ввязался. Физическому факультету Лондонского университета пришлось со мной помучиться. Бывало, сразу после лекции я заявлялся в кабинет к преподавателю, ныл, что не понял ни слова, и умолял объяснить мне материал еще раз. Многие соглашались, терпеливо усаживали меня рядом и растолковывали трудные места по второму, а иной раз и по третьему разу.

Сам предмет казался чудом, непостижимым для меня с моими математическими познаниями. Доски, сверху донизу исписанные алгебраическими формулами и уравнениями, были точно тексты на иностранном языке, которые приходилось переводить строка за строкой, пока не возникало хотя бы смутное понимание, о чем идет речь. Однако ухватить удавалось лишь общий смысл, оттенки и нюансы я безнадежно упускал. Это все равно что, изучая французский, прочитать от корки до корки «Отверженных» Гюго и понять только, что это книга о человеке, получившем больший чем, возможно, заслуживал, тюремный срок.

К тому времени меня стало напрягать и еще одно обстоятельство. Получалось, что в Галактике с ее сотнями миллиардов звезд, во Вселенной, существующей уже больше десяти миллиардов лет, жизнь — разумная и не очень — смогла реализоваться только на Земле . Начиная от соседних планет нашей Солнечной системы и далее сквозь мучительную бесконечность космических пространств, вплоть до следующей звезды, похожей на наше Солнце, ничего не увидишь, кроме бесплодной пустыни, ничего не услышишь, кроме безмолвия.

Помимо всех прочих удивительных, потрясающих вещей — звезд с их кипящим нейтронным котлом, причудливых искривлений пространства и времени, катастрофических взрывов, видимых невооруженным глазом с другого конца космоса, — оставался главный вопрос: что такое жизнь. Среди объектов, столь же древних, как сама вселенная, демонстрирующих все мыслимые предельные показатели, от холода абсолютного нуля до жара Большого взрыва, существуем мы: слабые, хрупкие, уязвимые.

***

В свободное от занятий время я работал в университетской студенческой газете. Поначалу как фотограф, но однажды редактор предложил мне написать статью. Я разыскал Мориса Уилкинса — почетного профессора Лондонского королевского колледжа, он тогда дорабатывал свои последние годы в крохотном кабинете с окном, выходившим на кирпичную стену. О третьем лауреате Нобелевской премии за открытие структуры молекулы ДНК (помимо Фрэнсиса Крика и Джеймса Уотсона) нередко забывают. Мне хотелось расспросить профессора об открытии и о том, что определило его становление как ученого.

Уилкинс был застенчив, не столь ярок, как его соавторы, а трения и конфликты с Розалинд Франклин1, по некоторым свидетельствам, доставляли ему удовольствие. К тому же он придерживался социалистических взглядов, чего во времена холодной войны было, в общем, вполне достаточно, чтобы привлечь внимание британских спецслужб. Но в тот момент я ничего этого не знал. Зато как-то незаметно для себя отвлекся от заранее составленного убогого вопросника, и мы разговорились о том, как и почему Уилкинс ушел из физики в биологию.