Jane Harvey-Berrick - Education of Sebastian

Себастьян выглядел расстроенным, когда вернулся в машину и захлопнул дверь.

― Все в порядке, ― сказал он. В его выражение лица отпечаталась печаль.

― Что он сказал? ― прошептала я.

― Он пообещал ничего не говорить.

― Он не выглядел счастливым от этого.

Себастьян вздохнул.

― Так и есть.

― Что он сказал?

Себастьян покачал головой.

― Пожалуйста, скажи мне, ― сказала я тихо. ― Я должна знать.

― Это не имеет значения ― самое важное, что он не расскажет никому.

― Пожалуйста, скажи мне, ― повторила я тихо.

― Зачем? ― сказал Себастьян злобно. ― Что это изменит? Он в любом случае зол на меня.

― Я думала, что ты хотел, чтобы мы были честны друг с другом, ― осторожно напомнила я ему.

Он потерял контроль.

― Почему ты хочешь этого, Каро? Почему тебе нужно вытащить каждое гребаное, мерзкое слово? Почему ты просто не можешь отпустить это?

― Как, черт побери, я должна «отпустить это»? ― прорычала я, мой страх и гнев одержали надо мной верх. ― Я та, кто будет нести ответственность перед законом, если он кому-нибудь расскажет!

― Он не расскажет! ― закричал Себастьян.

― Ну, я рада, что ты так сильно ему доверяешь! ― крикнула я в ответ. ― Потому что он тот самый идиотский болтун, который рассказал Бренде, что ты работаешь здесь!

― Какого черта Бренда имеет отношение к этому?

― Никакое! Самое прямое! Я не знаю! Просто скажи мне, что сказал Чес, мне нужно знать!

― Он сказал, что я глупый гребаный придурок, который трахается с замужней женщиной, которая, вероятно, просто хочет развлечься на лето, и он надеется, что трах этого стоит, потому что мой отец выбьет все дерьмо из меня, если узнает.

Он отвернулся от меня и стукнул кулаком по двери машины.

Я вонзила ногти в ладони, отказываясь плакать.

Несколько минут мы сидели в тишине, атмосфера была напряженной и злой.

― Тебе лучше идти на работу, ― наконец сказала я низким голосом.

Он холодно уставился на меня, затем распахнул дверь и быстро вышел.

Я продолжала ждать, что он вернется или повернется посмотреть на меня ― хоть какой-то признак признания. Но он этого не сделал.

Желчь поднималась в моем горле, я поспешно высунулась из машины, и меня вырвало, и я наблюдала, как мой поздний завтрак падает на гравий.

Я ехала домой, дрожа и чувствуя слабость.

Всю вторую половину дня я ждала, что Себастьян напишет мне. Десяток раз я поднимала свой телефон, чтобы отправить сообщение, но не делала этого.

Когда я больше не выдержала, я напечатала шесть букв.

* Извини. *

Зачем я заставила Себастьяна повторить гневные слова Чеса? Почему я продолжала позволять своей жалкой неуверенности портить самое лучшее, что было в моей жизни? Это была какая-то форма преднамеренного самоуничтожения, какой-то способ доказать, что я не заслуживаю любви Себастьяна? И это, должно быть, любовь ― иначе, зачем бы он мирился с моими смехотворными вспышками и моим эмоциональным багажом, который весил как свинец? Потому что это точно было не ради забавы.

Чувствуя себя несчастной, я прибралась в гостевой комнате ― моей комнате ― и размышляла над плачевным состоянием своей жизни. У меня правда был талан все портить. Если бы военным была нужна улыбка с негативной энергией, у них была бы одна с оружием массового поражения.

Когда я повесила одежду, мне в голову пришла мысль, о чем я забыла в вихре последний дней. Я потянулась в карман и вытащила клочок волос Себастьяна, который я сохранила с пола в ванной, когда встретила его в парке, в ту ночь, когда мы в первый раз занялись любовью. Его волосы были светло-каштановые у корней, выгоревшие на солнце до золотистых к концу ― парень-серфер, которым он был, когда я впервые встретила его после стольких лет.

Я взяла конверт из запасов Дэвида и засунула туда волосы, написав имя Себастьяна и дату в углу конверта, затем я расположила его между страниц своего экземпляра Лолиты ― этакую оскверненную книгу, к которой, я знала, Дэвид никогда не прикоснется, как будто это мусор. Это была моя личная шутка, не то чтобы я была в состоянии смеяться. В действительности я едва могла сдержать слезы.

И я знала, что меня ждет неспокойное время с Дэвидом ― он не примет, что я буду снова спать в гостевой комнате без разумного объяснения.

У меня было два выбора. Я могла солгать:

«Я в порядке. Мне просто нужно немного личного пространства».

Или я могла сказать часть правды:

«Наша женитьба окончена, и я хочу развод. Нет, у меня никого нет».

В любом случае я была напугана, не зная, что он сделает. Его нрав был так непредсказуем, я не знала, что случится, если я толкну его к этой крайности. Обсуждение развода, естественно было «крайностью».

Я пошла на кухню, чтобы сделать что-нибудь на ужин. Даже не осознавая своих движений, я засунула лазанью в духовку.

Было шесть пятнадцать, когда я начала задаваться вопросом, где Дэвид, и внезапно я вспомнила про его официальный ужин. Он был прав: мне и правда стоит чаще проверять расписание.

Я хотела выбросить лазанью в мусорку, но ненавидела переводить еду. Дэвид разогреет ее в микроволновке завтра. Ему придется привыкнуть использовать микроволновку, как только мы разойдемся ― я подумала, что ему стоит начать практиковаться.

Эта мысль заставила меня чувствовать себя немного лучше. Я решила рискнуть проверить свой телефон. Может, там будет сообщение от Себастьяна, или, может, я помучаю себя немного сильнее, увидев, что там ничего нет.

Но он ответил.

* И ты меня. *

Боже, я любила этого мужчину.

Я отправила еще одно сообщение.

* Могу я увидеть тебя сегодня? Я могу приехать ненадолго, если ты сможешь. Во сколько ты заканчиваешь? Забрать тебя?! *

Он немедленно ответил.

* в 10. *

* Я буду там. *

* :) *

От этих нескольких слов счастье нахлынуло на меня.

И затем я вспомнила про Чеса ― я надеялась, что не столкнусь с ним больше сегодня. Было сложно видеть его взгляд на лице сегодня утром, и было ужасно ругаться с Себастьяном. Я просто хотела увидеть его, прикоснуться к нему и позволить ему держать меня и слушать сладкую ложь, что все будет в порядке.

Но это был не мой день.

Он ждал меня… «он» это ― Чес, не Себастьян.

Он стоял, прислонившись к фургону на задней стоянке, где он видел нас утром. Он скрестил руки на груди, когда я подъехала, и бросил на меня такой взгляд презрения и отвращения, что мой желудок завязался узлом. Больше всего я хотела дать газу и убраться в обратном направлении.

Собрав все силы, которые неизвестно откуда у меня взялись, я сделала глубокий вдох и вышла из машины, столкнувшись с ним лицом к лицу.

― Здравствуй, Чес.

― Миссис Уилсон, ― сказал он, подчеркивая «миссис».