Слава Бродский - Смешные детские рассказы

Обязательно говорят о том, какие немцы жестокие и какие они гадости делали. И, конечно, вспоминают, как немцы из людей мыло варили и прямо на мыле писали, что это мыло сварено из людей. А мамин брат как-то усмехнулся и спросил, кто же такое мыло покупал, если на нём было написано, что оно сварено из людей. И ему сразу же все стали говорить: «Что ты имеешь в виду? Что ты имеешь в виду?» А брат моей мамы ответил, что он ничего не имел в виду.

Могут гости немного позавидовать тем, кто ранение небольшое на войне получил, потому что за это льготы всякие обещали. А если кто-то позавидует инвалидам войны, то ему тогда скажут, что лучше уж без всяких льгот жить, чем так. А мамин брат как-то сказал, что всех инвалидов войны потихоньку стали из Москвы выселять, чтобы они вида столицы не портили. А кто-то ему возразил, что инвалидов выселять стали не вообще из Москвы, а только из центра Москвы.

Иногда кто-нибудь скажет, что вот, мол, союзники у нас были ненадёжные. И начнут все вспоминать о том, когда они обещали открыть второй фронт и когда они на самом деле его открыли. После этого обычно все замолкают ненадолго. И я даже знаю, о чём все думают в это время. Потому что кто-то обязательно скажет что-то про союзников хорошее. А как только кто-то это скажет, так все начинают сразу говорить всякое хорошее про союзников. О ленд-лизе, конечно, много говорят. И в конце концов все сойдутся на том, что без американской тушёнки мы все бы тут померли от голода.

Обязательно кто-нибудь вспомнит про блокаду. И скажет, что в блокаду кошек и крыс ели. Хотя никто из наших гостей никогда ни одного блокадника в глаза не видел. А кто-то однажды сказал, что в блокаду были случаи, когда матери своих детей ели. И брат моей мамы сказал тогда, что это было не в блокаду, а в двадцать девятом году, а потом ещё в сорок шестом. И тут на него все зашикали. Что ты, мол, такое говоришь. А мама ему сказала: «Не говори так громко. Соседи могут услышать».

И вот я думаю, почему же это так: война уже давно закончилась, а взрослые всё про неё вспоминают и вспоминают? Почему они, как соберутся у нас, так сразу начинают вспоминать, как было во время войны? И почему они всё говорят, говорят и говорят об одном и том же?

И мне вот ещё что непонятно. Я как-то попробовал американскую тушёнку. Oна, конечно, очень вкусная была. И мясо это тушёное на мясо даже не было похоже. Оно было в десять раз вкуснее обычного мяса. И я подумал, почему же американцы посылали нам такое вкусное мясо. Ведь во время войны можно было что угодно нам посылать. Почему же они нам посылали самое вкусное, что у них было? Можно ведь было нам посылать то, что американцы сами есть не любят. Мы бы всё равно это съели.

Бесконечный штандер

К лету на улице всё подсыхает, и можно во многие игры играть. Девчонки любят прыгалки разные. С одной прыгалкой и с двумя. Они играют в салочки, прятки и колдунчики. Но я никогда не смотрю, во что девчонки играют и как они играют.

А если даже и случается мне как-нибудь увидеть, как там девчонки между собой играют, то я сразу же отхожу от них, потому что мне это не интересно. Если бы мне это было интересно, то меня во дворе сразу же задразнили бы и житья мне не было бы никакого. Вот поэтому-то мне и не интересно, во что и как они играют.

А они всё время во что-то играют. Они любят разные игры с мячом: вышибалы и обыкновенный штандер. А ещё они любят классики и какую-то игру, похожую на классики, которую я так никогда понять и не мог.

А у нас – свои игры. Все они довольно суровые. Если ты водишь в первый раз, то тебя запросто заводить могут. Тебе, возможно, придётся водить несколько часов подряд. Не отводить будет совершенно нельзя. Если ты не отводишь и сумеешь убежать, тебя потом дразнить будут несколько дней. Будут тебе кричать «неотвожа – красна рожа» и всё остальное, что положено. А могут даже сделать облом. Кто-то подкрадётся к тебе сзади и набросит тряпку на голову. И все начнут тебя бить, а потом разбегутся. И ты даже не будешь знать, кто тебя бил.

А отводить очень трудно. Вот, скажем, ты водишь в двенадцать палочек. Если ты даже уже семерых застучал и остался один-единственный, восьмой, все твои труды могут оказаться совершенно напрасными в одну минуту. И ты это знаешь и боишься отходить далеко от доски с палочками. Но тебе все начинают кричать: «Дома кашу не вари, а по городу ходи!» А как только ты отошёл немного подальше, этот последний, восьмой, выскочил из ближайшей подворотни и разбил все твои двенадцать палочек.

А доска с палочками была специально поставлена на такую небольшую чурку, чтобы образовался как бы рычаг. На длинном конце рычага лежат все палочки, а по короткому концу бьют ногой, когда палочки разбивают. Из-за того, что короткий конец рычага действительно очень и очень короткий, палочки разлетаются очень далеко. И тебе надо их все собрать, положить обратно на доску и опять идти всех искать.

А иногда получается совсем обидно. Ты увидел в каком-то подъезде знакомую кепку. И ты знаешь, что это Петина кепка. Ну и бежишь радостно застучать этого Петю. И вдруг оказывается, что это не Петя, а совсем другой парень, который специально надел Петину кепку, чтобы тебя обмануть. Ну и все начинают кричать «обознатушки-перепрятушки». И тот, не-Петя, подходит уже спокойно к доске и разбивает твои двенадцать палочек. И ты должен их все собрать и опять должен идти всех искать.

А вообще-то из всех игр, где прятаться надо, я больше всего люблю играть в казаков и разбойников. Вот плохо только, что там правила какие-то неясные.

Во-первых, непонятно, где можно прятаться. Это только в прятки и двенадцать палочек действует правило «в пределах двора». А в «казаках» такого правила нет. Ну а если такого правила нет, то можно так далеко убежать, что тебя никто и никогда в жизни не найдёт. Во-вторых, не очень-то ясно, зачем те, которые убегают, должны стрелками показывать, куда они убегают. В-третьих, когда тебя ловят и начинают пытать, чтобы пароль узнать, то неясно, как можно пытать и что будет, если сказать неправильный пароль.

Неясно, когда эта игра кончается. И оттого, что в этой игре много неясностей, получается, что правила всё время меняются. А я не люблю, когда правила всё время меняются.

Однажды, когда мы играли в казаков и мы прятались, то сели на трамвай, чтобы убежать подальше. И не успел я ещё войти в вагон, как кондукторша ударила меня веником по голове. И моя школьная фуражка свалилась на мостовую. Кондукторы не любят, когда ребята в трамвай садятся, потому что ребята часто не платят за проезд. Я, правда, всегда плачу, но кондукторша, конечно, этого не знала.

И вот мне пришлось сойти на следующей остановке, идти назад и искать свою фуражку. И оказалось, что её подобрал милиционер. Он меня спросил, почему моя фуражка оказалась на мостовой. И я сказал, что кондукторша сбила её веником. Тогда милиционер сказал, что за такой мой хулиганский поступок он отведёт меня в школу. И он действительно отвёл меня в школу и сдал нашему завучу. А завуч тут же выгнала меня из школы. И маме пришлось идти в школу и разбираться. И меня обратно в школу приняли тогда. Но мама мне сказала, что ей не нравятся казаки и разбойники и чтобы я лучше со двора никуда не уходил.