E.K. Blair - Bang

С тех самых пор как два года назад я узнала о смерти папы, я оцепенела ко всему вокруг. Я чувствую, будто живу, машинально дыша большую часть времени. Я могу довольно легко отстраниться от действительности. По большей части я постоянно такая: застывшая и пустая. Только Пику я позволяю заглянуть внутрь. Он — мое освобождение, единственный, кому я показываю настоящую себя. Начиная с полудня, с полудня того дня, когда я узнала, что больше никогда не увижу папу, мы с Пиком продолжаем спать вместе, скрытно, в его постели. Я стала эгоистичной в отношении него, использую его, чтобы убежать от всего плохого. Это очень сложно объяснить, но когда я с ним, я чувствую, будто очищаюсь.

Как только я поняла, что делаю, я честно призналась ему. Вина поглощала меня, и когда я объяснила ему мои чувства, то думала, он разозлится, но нет. Он сказал, чтобы я делала все, что угодно с ним. Хотя я по-прежнему чувствую вину. Стыд за то, что я использую его так эгоистично, съедает меня, и после того как мы заканчиваем, я становлюсь тихой и частенько плачу. Пик успокаивает меня так, как только может, обнимает меня, убеждает, что все в порядке.

Я — неприятность, но этого следовало ожидать, после такого грубого начала, которое я получила в этой сумасшедшей, конченой жизни. Мне всего четырнадцать лет — слишком рано, чтобы быть такой ожесточенной и озлобленной. Иногда, когда вижу детей с родителями, я хочу, чтобы эти родители умерли. Я хочу, чтобы каждый ребенок почувствовал ту боль, которую чувствую я, потому что это несправедливо. Жизнь — жестока, а я — ее сучка.

А также я сучка Карла. В последнее время он трахал меня, желая, чтобы Пик смотрел. Он попросил меня пообещать, что я не взгляну на Карла, поэтому мой взгляд всегда зафиксирован на Пике, независимо от того, кто трахает меня в этот день.

Мой первый оргазм произошел год назад. Карл дрочил в своем углу, пока мы с Пиком трахались. Этого никогда не происходило прежде, поэтому то, что всегда было отвратительным актом для меня, превратилось в удовольствие и до смерти напугало меня. Я даже не смогла взглянуть Пику в лицо после этого. Мне было так стыдно. Когда пару часов спустя я, наконец, открыла дверь ванной комнаты, он вошел ко мне и объяснил все. Это было так унизительно, что брат рассказывает мне о том, что произошло. Он сказал, что это естественная часть секса, но мне не понравилось это. Из-за этого я чувствовала себя грязной и смущенной. И теперь, зная, что это случится вновь, я изо всех сил борюсь, чтобы предотвратить это.

Пик знает это, поэтому когда мы в кровати наедине, он старается кончить быстрее, чтобы не заставлять меня чувствовать это вновь. Это странно, потому что мне нравится секс с Пиком, когда мы наедине, но в то же время это пугает меня, потому что я не хочу, чтобы это ощущалось так приятно, это не должно так быть. Но я хочу быть с ним, потому что с ним я не чувствую себя несчастной и уродливой. Он забирает эти чувства, и хоть на мгновение я чувствую себя свободной. Когда я заворачиваю за угол, вижу, что Пик сидит на обочине и курит сигарету.

— Пик, — кричу я, и он смотрит на меня, затем встает.

— Где, черт возьми, ты была? — спрашивает он, разозленный.

— Я подралась, и меня оставили на продленку.

Затянувшись, он приоткрывает рот, и дым лениво покидает его, когда он превращается в братика-защитника и говорит:

— Расскажи, что случилось.

— Та девчонка, о которой я рассказывала, ну, знаешь та, которая превращает мою жизнь в ад? Она продолжала трепать своим языком в столовой, называя меня разными прозвищами. Я больше не могла вытерпеть это, я потеряла контроль.

— Что ты сделала?

— Она сидела в конце моего стола, я запульнула в нее яблоко, и оно прилетело прямо ей в голову. Прежде чем осознала это, я уже была не на своем месте, а прижимала ее к полу.

— Да, ладно? — произносит он с полудовольной усмешкой на лице. — Ну, я не вижу никаких отметин на тебе, значит, ты выиграла?

— Это было не соревнование, Пик, — говорю я, чувствуя себя неудачницей, как и говорили дети в школе.

— Что не так? Ты надрала ей задницу, ты должна чувствовать себя хорошо.

— Ты такой мальчишка, — выдыхаю я, опустив голову. Когда он приобнимает меня за плечи, я добавляю: — Я ненавижу находиться здесь. Я ненавижу то, что у меня нет друзей.

— Они суки, Элизабет. Молодые, глупые суки.

— Я — молодая и глупая.

Пик тушит сигарету, прежде чем мы направляемся в дом.

— Молодая — да. Глупая — нет, — говорит он, пока мы поднимаемся наверх. — Тебе осталось провести там всего пару месяцев. На следующий год ты вновь будешь со мной.

— Точно, — фыркаю я. — Ты будешь старшеклассником, а я новеньким фриком.

Он шлепается на кровать, складывая руки за голову, и говорит:

— Ты нисколько не похожа на фрика. Поверь мне. Те девки просто завидуют тому, что ты симпатичнее их.

От его слов по моей шее расползается румянец, но в то же время они что-то заполняют внутри меня. В последний раз, когда мне говорили, что я симпатичная, мне было пять лет, и говорил это мой папа. Он всегда говорил, что я красивая и симпатичная, говорил, что у меня самые необыкновенные рыжие волосы. Внешность обманчива, я знала это, но не осознавала, насколько мне нужно услышать, что я симпатичная до настоящего момента.

— Что не так? — спрашивает он, замечая печаль в моих глазах. — Иди ко мне.

Я подхожу и сажусь рядом с ним.

— Что не так? — повторяет он.

— Я чувствую себя безобразной внутри, — признаюсь я.

— Не надо, — говорит он, садясь. — В тебе нет ничего безобразного.

— Да ладно, Пик? — насмешливо спрашиваю я.

Раздраженный моим тоном, он защищается:

— Никто нас не знает. Никто. Это ты сама позволяешь другим людям думать или говорить то, что заставляет тебя так себя чувствовать.

— Именно так я себя и чувствую, Пик, — спорю я, повышая голос.

— У тебя есть сила изменить это. Ты чувствуешь себя так, как позволяешь себе.

— Так значит, это я виновата? Виновата, что так себя чувствую?

— Грусти. Злись. Ненавидь, кого только хочешь. Вини, но ни секунду не думай о себе хуже, чем ты есть. Ты не безобразная и не убогая, или что ты там о себе думаешь, — его голос решительный и суровый, когда он говорит это, но внезапно он смягчается, произнося: — Не существует ничего, что бы я не сделал ради тебя. Ты все еще веришь в меня?

Я киваю.

— Хорошо. Потому что так будет не всегда.

— Нет?

— Нет.

— Расскажи мне, Пик. Как это будет? Расскажи мне сказку, — слегка насмехаясь, говорю я.

— Я заставлю тебя вновь поверить в сказки.

Я тихо хихикаю над его решительными словами, и он улыбается мне.

Мы проводим следующий час, бездельничая и доделывая домашнюю работу. Карл уже пришел домой, но не сказал нам ни слова, это хорошо, а сейчас запах готовящегося ужина заполняет дом. Бобби почти никогда не готовит.