Алёнка - Ryzhaya lyubi menya vo lzhi chast 2

Когда, наконец, пришло время приземляться, я едва сдерживалась, чтобы не вскочить и не побежать в переднюю часть самолета. Я подумала обо всем, что могло пойти не так. Лука упомянула в разговоре, что потеря памяти Калеба классифицирована как ретроградная амнезия — это означает, что он не в состоянии вспомнить ничего из того, что случилось до аварии. Как можно просто... забыть все о своей жизни? Не верю в это. Не может быть, что он забыл меня. Мы были вместе каждый день... он любит меня.

Самое худшее в любви то, что как бы сильно ты не старался, забыть человека, владеющего твоим сердцем, не получится. До Калеба я не знала, что это означает. Я была королевой, которая встречалась с парнями и с легкостью их бросала.

Очередь продвинулась вперед, и я побежала от терминала к киоску по аренде машин. Тридцать минут спустя, включив обогрев в Форд Фокусе, я уже неслась к больнице, и подушечка правого большого пальца прижималась и прижималась, и прижималась к ногтям. За окном шел снег. А я взяла с собой только легкую куртку и пару легких свитеров. Придется померзнуть.

Прогулка до больничной палаты была самой долгой за всю мою жизнь. В груди болело, так как я беспокоилась, вспомнит он меня или нет. Его доктор — индиец с добрым лицом — встретил меня в коридоре.

— У него было небольшое кровотечение в мозгу, которое мы смогли остановить. Он стабилен, но пребывает в замешательстве. Не расстраивайтесь, если он не узнает вас.

— Но что вызвало амнезию? Тысячи людей получают сотрясение мозга, но не теряют память, — спросила я.

— Этому нет объяснений. Все, что вы можете сделать — быть терпеливой и оказать ему поддержку, в которой он нуждается. С таким типом потери памяти потребуется некоторое время, но память вернется.

Я испуганно посмотрела на дверь его палаты. Это действительно произойдет. Я войду в эту дверь, и единственный мужчина, которого я позволила себе любить, не узнает меня.

— Могу я увидеть его?

Доктор кивнул.

— Не тревожьте его сильно. Для него, это будет первый раз, когда он вас увидит. Если вы хотите обнять его, сначала попросите разрешение.

Я сглотнула комок в горле. Поблагодарив доктора, я тихонько постучала в дверь.

Я услышала, как он сказал:

— Войдите.

Войдя, сначала я увидела симпатичную медсестру, которая проверяла его капельницу. Она флиртовала с ним. Моим первоначальным порывом было подойти прямо к Калебу и поцеловать его. Моя территория. Вместо этого я робко стояла у двери и ждала, когда он заметит меня.

Пожалуйста... пожалуйста...

Он поднял голову. Я улыбнулась.

— Привет, Калеб, — я подошла на несколько шагов ближе. В его глазах не отразилось ни капли узнавания. Каждую секунду мое сердце вздрагивало от осознания, что не будет никакого чуда, когда он увидит мое лицо: мои прекрасные рыжие волосы не вернут его воспоминания. Но я сделана из стали. Я сумею справиться с этим.

— Я — Лия.

Он перевел взгляд на медсестру, которая делала вид, что не замечает меня, и она кивнула, слегка коснувшись его руки, прежде чем отойти к двери.

— Привет, Лия, — ответил он.

— Ты — я оборвала себя на полуслове, прежде чем сказать что-то еще. Я не буду спрашивать, помнит он меня или нет — нет — я покажусь неуверенной. Я просто объясню, кем прихожусь ему, и буду настаивать, чтобы он принял это.

— Я твоя девушка. Странно, объяснять все это тебе.

Он улыбнулся прежней улыбкой Калеба. Я выдохнула воздух, который сдерживала в легких. Боже, мне нужна сигарета.

Я приблизилась к его кровати. Ему прилично досталось. Над правым глазом пять швов, а лицо напоминает живопись Кандинского. (Примеч. Васи м лий Васи м льевич Канди м нский — выдающийся русский живописец, график и теоретик изобразительного искусства, один из основоположников абстракционизма.)

— Я так испугалась, — призналась я ему. — Я сразу приехала.

Он кивнул и посмотрел на свои руки.

— Спасибо.

Мускулы его челюсти напряглись, когда он сжал зубы. Я моргнула, неуверенная, что сказать дальше. Мы что, снова начинаем все с начала? Разве я не объяснила ему, кем приходимся друг другу?

Успокойся, мое сумасшедшее сердце.

— Могу я... могу я обнять тебя? — меня трясло, пока ждала его ответа. Я дрожала от страха, представляя, какую потерю буду ощущать, если он откажет мне.

Нахмурившись, он посмотрел на меня и кивнул. Это был один из тех великолепных моментов облегчения, которые я никогда не забуду. Внутреннее напряжение спало, и я нагнулась к нему, обвивая его шею руками и рыдая у него на груди. Несколько секунд, только я обнимала его, но затем почувствовала, как его руки мягко легли на мою спину. Я заплакала сильнее. Все так запутано. Я должна утешать его, а вместо этого плачу.

Если бы он умер... о Боже... я бы осталась одна. Его мать сказала мне, что водитель машины погиб. Я встречалась с ним раз или два по работе Калеба.

Отстранившись от него, я не могла встретиться с ним глазами. Я вытащила пачку салфеток из сумочки и повернулась к нему спиной, вытирая слезы.

Я должна быть собранной. Думать позитивно. Скоро все закончится и будет похоронено в прошлом. Сейчас я должна быть тут, с ним. Вместе нам так хорошо. Даже если у него нет воспоминаний о прошлом, он узнает об этом вновь. Я должна заставить его понять. Я подавила рыдание. Почему это произошло? Прямо тогда, когда наши отношения, наконец, двинулись вперед.

— Лия.

Я замерла. Мое имя, произнесенное его голосом, звучало непривычно, будто он делает это впервые, осторожно произнося его по слогам. Я смахнула слезы и посмотрела ему в лицо... улыбаясь.

— Ты...? Боже... — он сжал кулаки, когда увидел мои влажные глаза. — Мне жаль.

Казалось, будто он тоже собирается заплакать, так что я села на край кровати, увидев в этом возможность быть полезной.

— Не переживай за меня, — произнесла я. — Я в порядке, пока ты в порядке.

Он нахмурился.

— Но я не в порядке.

— Значит, и я нет, но мы не в порядке вместе.

Глава 15

Настоящее …

Я сижу в гостиной и листаю журнал «Вог», а Калеб готовит ужин. Ребенок спит наверху, а по телевизору показывают какой-то мерзопакостный новостной канал. Звук включен достаточно громко, чтобы Калеб мог слышать. Я подумываю переключить канал и включить «Топ Модель по-американски», но вдруг слышу ее имя. Я вскидываю голову. Оливия Каспен. Вижу ее на экране: она стоит, в окружении репортеров. Я хватаю пульт, но не для того, чтобы сделать громче, наоборот, чтобы успеть переключить канал, прежде, чем Калеб увидит это.

— Не смей, — слышу позади себя его голос. Зажмуриваюсь и, пожав плечами, увеличиваю громкость звука. Диктор — женщина. Помню, как-то раз я читала статистику, что шестьдесят процентов мужчин не слушают дикторов-женщин. К несчастью для меня, Калеб не относится к их числу. Он подходит поближе к телевизору, все еще держа в руке нож. Костяшки на руках побелели. Взглядом я изучаю его руки и затем поднимаю глаза к лицу. Ниже носа, все будто высечено из мрамора. Все, что выше, готово взорваться от обуревающих его эмоций. Брови нахмурены, а в глазах такое выражение, будто он — заряженное ружье, готовое выстрелить в любой момент. Я перевожу взгляд на телевизор, так как боюсь, что если буду продолжать смотреть на него, то расплачусь.