Чернявская Татьяна - За краем поля

- Получается, что одним из возможных способов снять заклятье, является убийство наследников Ворожея и Крива, - медленно и как-то забито прохрипел болтун голосом чародейки.

Создавалось впечатление, что на другом конце артефакта собеседница юной чародейки вот-вот собирается хлопнуться в обморок, но из последних сил держится по эту сторону сознания.

- Да где же он их найдёт? - искренне удивилась Нэл. - Согласно официальным хроникам ещё старший Сосновский, тот самый, что схлопотал проклятье первым, озаботился изничтожением всех наследников обоих князей и подошёл к этому вопросу со всем упорством. Разве что ту самую дочь Ворожея мог оставить в живых, а она родила ребёнка от кого-то неизвестного, ведь рожай она от Сосновского, то дитя несло бы проклятье. Хотя, определённый резон в твоей версии есть, если где-то живут наследники Ворожея, то и Сосновским не удастся скинуть с себя проклятье.

- О да, - слабенько поддержала её собеседница. - Это представляло бы перед Сосновскими определённую сложность.

- Как страшно жить, - поддержал её тонкий, дребезжащий голос заглядывающего в окно трупа из розовой клумбы.

От неожиданности брюнетка тоненько взвизгнула и влезла на комод, позабыв, что является духовником и потенциальной тёмной чародейкой. Карабкающаяся в человеческое жилище тварь не напоминала обычного умруна или зомби, но от этого была не менее пугающе для молоденькой девушки, видавшей опасную нежить только в клетках на занятиях нежитеводства. Чародейка по первому порыву вообще едва не зашвырнула в уродливую полуистлевшую рожу неизвестного трупа стеклянным шаром с зачарованными пауками, но в последний момент вспомнила о наличии у себя персональной нежити, оформленной по документам, как охранный образец, и во всё горло заорала:

- Масянтрий, взять!!!

День первый.

Угрюмое, затянутое сухим туманом поле выглядывало своими каменистыми краями из-за оврага, словно большой хищный скрюд, наблюдающий за легкомысленной добычей. Редкие шальные искры болотных огоньков, поднимающихся над цветущей лунницей, носились за порывами ветра, устраивая демонские пляски и заводя холодящие душу хороводы в безмолвии ночи. Казалось, что сквозь сероватый налёт извечной туманной мути проглядывает не старый дряхлеющий лес, а напрямик другое измерение, кишащее демонами да тварями, настолько страшными, что нет возможности дать им имя.

Что и говорить, не любили местные это поле. Да и какое то было поле? Так, пустырь, поросший бурьяном и сплошь усеянный камнями, словно те росли и множились на нём, что бородавки на жабе. Не приживались на нём ни рожь, ни клевер. Вездесущая ракита обходила стороной его неровные абрисы, ютясь в своей убогой выемке оврага. И только редкие корявые ели где-нигде прорастали сквозь скупую почву, чтобы торчать нелепыми чучелами, да одним своим видом распугивать вороньё. Срубишь такую ёлочку, домой принесёшь, а со двора уже скотина врассыпную, да блохи верхом на тараканах за ворота маршируют. А коли кто сподобится по глупости или злому умыслу такую веточку в печь бросить, то зачадит всех, хоть сразу хорони. Не бродило по тому пустырю дикое зверьё, облетали стороной птахи, а скотина, коли и затащит, какой пастух нерадивый пастись, то дурела сразу да дохла. Не было от того поля пользы людям никакой, только для тёмных дел и годилось.

Каждый новый староста, что до власти приходил, пытался с полем нехорошим совладать. Кто приказывал распахивать его да петушинник сеять, кто пытался осиной засадить, кто приказывал святилища ставить да жрецов звал молиться, кто инквизиторов из столицы выписывал, нынешний даже предлагал девку в жертву принести помясистее, чтобы напасть на этом поле сожрала да подавилась (гадина такая). Ничего не помогало: плуги ржавели, деревья горели свечками, в святилищах святая вода тухла, а инквизиторов по дороге нежить сожрала. Откуда только взялась? Пока самым действенным оказалось предложение вырыть между деревней и демонским полем овраг, как от лесного пожара или врага неизвестного, раз больше ничего не помогает. Вот и оставалось селянам следить за тем, как медленно зарастает рогозом последнее спасение, и ждать, что же будет дальше.

Больше всего судьба нехорошего поля волновала, конечно, тех, чьи дома ближе к оврагу находились. Как тут не волноваться, когда и днём, и ночью оно, проклятое, из окон видно. На порог лишний раз не выйдешь, чтоб глаз за какую-нибудь корявую ёлку не зацепился или на валун страшный не натолкнулся. Единственная радость, что хоть мыши по осени в дом не лезли.

Игнат злобно сплюнул в сторону туманной гадины и осторожненько прикурил самокрутку от вытащенной из коптильни лучинки. Плевок попал в развешенный на заборе половик, что ещё вчера жена приказала выбить, да руки всё никак не доходили. Уже в этом проглядывалось дурное влияние гадского поля. Вот всё в жизни Игната из-за него наперекосяк шло. Уродится пшеница на зависть соседям, так обязательно в сушильне погниёт. Начнёшь крышу латать, так вся черепица перебьётся. Примешься кабана колоть - упьёшься так, что всю свеженину собутыльникам раздашь. Жена вот... молодая, красивая, так злющая, сил нет. Всё несчастного мужа поносит: то ей стулья почини, то в коровнике почисти, то порты смени, то куму - бабу гулящую - за зад не щипни. А сейчас новую моду ввела: курить отучивает. Он же её корову доить отучивать не берётся! И так крутился Игнат и эдак, а выход всё же нашёл: по ночам за сарайчик втихаря бегает туда, где в банке с гвоздями папироски припрятаны. Только бы опять демоново поле ему жизнь не испортило, и жена заначку не обнаружила.

Мужик, на всякий случай, отошёл подальше и сладко затянулся, чувствуя, как дешёвый дымок щиплет горло. Умиротворённым взглядом обвёл он родное поселение, испытывая настоящую гордость и здоровое удовлетворение, будто лично каждый домик ставил и деревце окучивал. Водилась за ним такая привычка представлять себя ратишем славным, что всеми этими землями раньше владел. Чего бы ни помечтать, раз никто не узнает? Особенно нравилось ему смотреть на святилище Триликого и представлять, как мужичьё благодарит его, Игната, за разрешение на строительство. И за покрытые сусальным золотом венцы статуй, и за резные ворота, сплошь одетые цветной эмалью, и за яркие росписи на куполе, а уж за сам купол, то и вовсе в ноги падают. Предвзятый взор "владельца" выхватил из густой темноты давно не полотые клумбы с пионами, потрескавшуюся штукатурку у кромки фундамента и трещинки на святочных столбах. Мысленно Игнат уже на все лады костерил старейшину за разгильдяйство и наслаждался его лепетом, как неожиданно в окошке, аккурат том, что на поле смотрело, мелькнул огонёк.