Слепые души - Алана Инош

– Значит, в спортзале вы разряжаетесь, – заключила я.

Она кивнула, а мне стало не по себе. «Уж лучше молотить в спортзале грушу, чем колотить людей», – подумала я. И спросила:

– А человека вы ударить могли бы?

Альбина усмехнулась.

– Если это отморозок, который того заслуживает – да, пожалуй, ударила бы. – И, словно почувствовав моё напряжение, добавила: – Не бойся. На девушку я не подняла бы руку. На тебя – никогда. Не напрягайся так… На самом деле я не люблю драться, хотя отпор дать могу. Удивлена? Не веришь?

– Ну, почему? – смутилась я. – Если вы говорите, что можете – значит, можете.

– Не веришь, – кивнула она. – По голосу слышу. Ну, попробуй на меня замахнуться, как будто хочешь ударить.

– Зачем? Я и так вам верю, – напряглась я.

– Не бойся, – улыбнулась Альбина. – Я не сделаю тебе больно, просто покажу приём.

– Вы не будете бросать меня через бедро? – спросила я с нервозным смешком.

– Нет, что ты, – заверила она.

Я понарошку замахнулась на неё, а она с молниеносной быстротой и фантастической для слепого человека ловкостью перехватила мою руку, и в мгновение ока я оказалась скрученной в весьма болезненном захвате. Моя рука была завёрнута мне за спину, а подбородок упирался в локтевой сгиб руки Альбины.

– Ой, ой, пустите! – взмолилась я. – Хватит, вы меня убедили!

Она тут же разжала хватку.

– Прости, милая… Я не хотела сделать тебе больно. Извини, немного увлеклась.

Разминая выкрученные суставы, я проговорила обиженно:

– Надо было предупреждать, что вы мастер рукопашного боя…

– Прости. – Руки Альбины обвились тёплым кольцом вокруг моей талии, голос мягко провибрировал в щекотной близости от моего уха. – Не надо меня бояться.

– А я вас и не боюсь, – сказала я, высвобождаясь из её объятий.

Она не отпускала меня.

– Может, уже перейдёшь на «ты»?

– Может, я сама решу, когда мне переходить и переходить ли вообще? – отпарировала я.

– Хорошо, как скажешь, – улыбнулась Альбина и отпустила меня.

Что мы делали дальше? Мы погуляли по аллеям, разговаривая преимущественно на общие темы. Я сказала пару слов о себе, она – о себе. Когда-то она была такой красавицей, что её фотография на обложке осчастливила бы любой журнал. И она блистала на обложках разных журналов во всех концах света, будучи одной из немногих, кто уже в молодом возрасте многого достиг в жизни. К двадцати шести она стала одной из преуспевших, к двадцати семи – заставила свои деньги работать на себя, а в двадцать восемь она ослепла. Сегодня всё, что осталось от её красоты – это фигура, всё ещё стройная и прекрасная. Сейчас ей было тридцать четыре, и она являлась владелицей сети цветочных салонов и салонов подарков «Альбина»; её верной помощницей в делах, её глазами, ушами и правой рукой стала старшая сестра Диана.

– Не хочешь мороженого? – предложила она.

Мы зашли в летнее кафе, и Альбина заказала две порции мороженого и кофе, после чего продолжила рассказ о себе. Она успела побывать замужем; после случившегося с ней несчастья она не стала дожидаться, когда муж её бросит, и ушла сама.

– Впрочем, мы бы и так разбежались, – усмехнулась она. – После того как я отбила у него любовницу, он смотрел на меня волком, и для разрыва хватило бы и меньшего повода.

Сказав это, Альбина несколько секунд молчала – выдерживала паузу, чтобы дать мне переварить то, что она сказала. Её слова насчёт любовницы мужа упали мне в живот холодным комком, как кусок мороженого, и я запила их глотком кофе. Альбина продолжила:

– Я думала, что женщины преданнее мужчин, но ошиблась. Как только стало ясно, что зрение восстановлению не подлежит, она сбежала от меня… «Алечка, прости, мы больше не можем быть вместе, я возвращаюсь к Эдику», – вот что она мне сказала. И всё. С тех пор я одна. Моя приятельница Маргарита, правда, пыталась меня познакомить… Это ни к чему не привело.

Я решилась спросить:

– А пластическую операцию сделать нельзя?

– Уже было три, – ответила Альбина. – Врачи сказали, что полностью внешность восстановить невозможно.

Это была не авария: один псих плеснул ей в лицо какой-то едкой дрянью, которая попала преимущественно в глаза.

– Его хотя бы посадили? – спросила я, шокированная.

– Признали невменяемым, – ответила Альбина. – Поместили в психушку. Эдика я бросила первая, чтобы было не так унизительно. А она… О ней я больше не хочу вспоминать. Что-то мы засиделись, ты не находишь?

Я согласилась, что неплохо было бы пройтись. Я вышла из кафе, забыв о том, что Альбина всё-таки незрячая, и мне следовало бы ей помочь, но она сама нашла дорогу к выходу.

– Не убегай далеко, Настенька, – услышала я у себя за спиной её голос. – Мне бы не хотелось тебя потерять.

Я подождала её. Она нащупала мою руку и ласково сжала. Теперь, после всего рассказанного ею, это приобретало новый смысл, который вызывал у меня холодок в низу живота. Альбина сжимала мои пальцы, но это, как ни странно, не вызывало у меня отталкивающего чувства. Я даже испытывала к ней уважение за то, что она, вопреки своему увечью, которое другого, более слабого человека могло бы заставить опустить руки, продолжала жить и даже работать. Она не сидела ни на чьей шее и была материально независима, ездила с водителем на шикарном джипе и расставалась с тысячерублёвыми купюрами с такой же лёгкостью, с какой я расстаюсь с десятками. Рядом с ней я чувствовала себя жалкой неудачницей – притом, что я-то зрячая! Пару минут мы шли по аллее, не говоря ни слова: я подавленно молчала, а Альбина вслушивалась в моё молчание. Наконец она сказала:

– Ты что-то примолкла, Настенька. Как будто отгородилась стеной… Ты рядом и одновременно далеко от меня. Я напугала тебя или шокировала? Скажи хоть что-нибудь.

Я проговорила:

– Да мне и сказать-то особенно нечего… Моя жизнь была далеко не такой яркой, как ваша. Со мной не случалось ничего интересного, всё как у всех. Серенько и скучно. Я – одна из миллионов, я никто.

Альбина даже остановилась.

– Что ты, Настя! Не говори так. Господи, как же ты ошибаешься, глупенькая…

И она вдруг обняла меня прямо посреди аллеи. Мимо шли люди, и мне казалось, что на нас все смотрят. Признаться, в этот момент мне было весьма неуютно. Ветер взвихрил метель из белых лепестков, а в небе прокатился гром, последний аккорд которого отдался у меня в груди странным двойным ударом.

– Больше никогда так не говори о себе, – сказала Альбина. – И даже думать не смей. Потому что это неправда.

У меня в горле стоял горько-солёный ком.

– Что вы во мне нашли?

– Не могу описать словами, – шевельнулись её губы совсем близко от моего лба. – От тебя, от твоих рук исходит какое-то тепло… волшебное. Из-за него я и побежала за тобой, как собачка на поводке. Меня ещё ни к кому так не влекло. Прошу тебя, не говори о себе плохих слов, они режут мне сердце… и плакать хочется. Только я не могу плакать.