Неизв. - Мгновения жизни

…Всплытие на поверхность реальности отозвалось предобморочной дурнотой во всём теле, августовский шум города поцеловал меня в макушку, и от этого поцелуя у меня заложило уши. Потребовалось присесть – каким бы важным ни было дело…

Круглая, покрытая рыжевато-русым коротким ёжиком голова, чёрный топик на тонких бретельках, татуировка в виде дракона на плече, бежевые бриджи и вьетнамки. И зрячие пальцы, танцующие на струнах. Нет, это была не ты… Девушка лет девятнадцати-двадцати – студентка, наверное. На брусчатке у её загорелых ног лежала кожаная чёрная кепка, старая и потёртая, и в неё прохожие изредка кидали деньги – кто железную мелочь, кто бумажные купюры. Место было бойкое, людей много.

Я в своём белом платье а-ля Мэрилин Монро, две недели назад сшитом в ателье, растекалась по соседней скамейке, содрогаясь всей душой от золотисто-звёздной боли. Паутинно-липкая вязь иероглифов судьбы тошнотворно выползала отовсюду, опутывая меня нитями грибницы, и я вяло отмахнулась от неё ослабевшей рукой… В самом деле, хватит. Довольно этой шизы.

Неизвестная мне песня с тихой и тёплой, как тень под тополями, нежностью вытирала выступившие на моих глазах слёзы. Голос с приятной хрипотцой – не твой – с развязностью бульварного повесы пытался завести знакомство с моим сердцем, как нахально-ласковый дамский угодник. Перед ним было трудно устоять, а рука так и тянулась, чтобы погладить остриженную голову его обладательницы, но я ослабела от слёз, неудержимо катившихся по щекам. Улица плыла в горячем солёном тумане, а сердце рвалось в светлую высь, туда, где многие знания не тяготят многими печалями крылья души.

Чтобы оно не вырвалось из моей груди, я прижала к ней руку и встала. Дело требовало, чтобы я вошла в торговый центр, и я нырнула в его кондиционированную прохладу.

В своё время по этим белым ступенькам с отделкой под мрамор я ходила целых пять лет – на работу. Привычной дорогой я поднялась по ним и свернула от такого родного и знакомого книжного отдела направо – к мастерской по ремонту телефонов. Мне было нужно отдать свой забарахливший аппарат в починку – вот и всё моё дело здесь. Но если бы не оно, я бы не провела несколько минут с тобой – там, на скамейке. Вернее, с памятью о тебе.

В стеклянных перегородках секций горделиво плыло моё отражение в белом платье винтажного покроя. Впрочем, старомодным оно не казалось: такой покрой, наверно, будет смотреться прекрасно во все времена. Невысокая и щупленькая, светловолосая девушка-продавец парфюмерного отдела почти на полусогнутых ногах подскочила ко мне с вытаращенными от служебного рвения глазами:

– Вам что-то подсказать?

По внешним признакам она увидела во мне состоятельную покупательницу – клиента категории VIP, которых следовало обслуживать именно с таким рвением, чтобы они, довольные сервисом, приходили ещё и ещё.

– У вас есть «Burberry Weekend»?

– Конечно. Какой объём интересует?

– Пятьдесят миллилитров.

– Одну минутку!

Вдобавок к своему любимому аромату я решила купить что-нибудь и для своего ангела-хранителя – с тонким, элегантно-холодным запахом, близким к мужскому. В этом царстве мишурного блеска витала какая-то тщеславно-легкомысленная мимолётность бытия – приятная, сладко кружащая голову, но дешёвая, вопреки «кусачим» цифрам на ценниках. Вот такой парадокс. «Шоппинг»… Не люблю это блондинисто-дамское слово, украшенное стразами и пропитанное ароматом гламура.

– Спасибо за покупку, приходите ещё!

Когда-то я сама твердила эту фразу, как попугай, но эти времена прошли. Теперь я была по другую сторону прилавка. Во всей полноте испытав на своей шкуре прелести должности под названием «чего изволите?», я понимала эту девушку, как никто другой, и постаралась на прощание одарить её самой искренней и тёплой улыбкой, на которую только была способна.

– Вам спасибо. Удачного рабочего дня.

В её глазах промелькнуло и удивление, и искорка света – отклик на моё тепло. А я вышла с таким чувством, будто полила поникший от нехватки влаги цветок.

Тополиный шёпот снова обнял меня солнечно и сердечно, а простор неба раскинул голубым шатром свободу: иди куда хочешь. Или лети, если есть крылья. Золотисто-летний звон струн… Слава Богу, он всё так же звучал. Я почему-то боялась, что девушка исчезнет, когда я выйду на улицу. Не исчезла. Полный седеющий мужчина на соседней скамейке даже сложил свою газету, заслушавшись. А я, пропуская через душу сладкую боль и не решаясь сделать шаг, стояла на солнцепёке и не сводила с уличной гитаристки взгляда. Пока не встретилась с нею глазами.

Что-то тёплое пролилось мне внутрь, сердце сжалось в мягких тисках, а у висков просвистел холодок решимости. Я направилась прямо к девушке, на ходу роясь в бумажнике и соображая, сколько подать. В чёрной кепке были в основном десятки и железная мелочь, да ещё – одинокая пятидесятирублёвая купюра: кто-то расщедрился. Остановив свой выбор на сотне, я нагнулась и положила деньги в кепку, после чего присела на скамейку рядом с девушкой. Её голубовато-серые глаза с длинными пушистыми ресницами чуть прищурились в солнечной усмешке.

– Спасибо, – проговорила она. – Щедро.

У неё было округлое лицо с чуть вздёрнутым носиком, покрытым рыжими веснушками, и широким чувственным ртом, а глаза смотрели открыто, твёрдо и беззастенчиво из-под высоких, вразлёт, бровей, выцветших на солнце. Обгоревшие до красноты плечи и спина, а также загорелые ноги говорили о том, что лето девушка проводила отнюдь не в четырёх стенах.

– А чьи песни вы исполняете? – спросила я.

– Свои, – последовал простой и доброжелательный ответ.

Смелый взгляд серо-голубых глаз окинул мою фигуру, уголок широкого рта приподнялся.

– Красивое платье. Вы прямо как голливудская актриса!.. И ко мне можно на «ты».

Молодая свежесть её губ дышала арбузной прохладой, а белизне и крепости зубов могла позавидовать любая голливудская знаменитость. Её смелость была так похожа на твою… Чувствуя подозрительное пощипывание в глазах, я отвела взгляд и заморгала, чтобы загнать предательские слёзы обратно. А под моими босоножками уже разрастался рисунок трещин, слагаясь в иероглифы судьбы…

– Вы плакали там, на соседней скамейке, – тихо сказала гитаристка. – У вас что-нибудь случилось?

– Нет, нет, – поспешила улыбнуться я. – Просто, слушая вас… то есть, тебя, я вспомнила одного дорогого мне человека.

– Этого человека с вами сейчас нет? – Смелые глаза смотрели проницательно и понимающе.

– Верно. Точнее, со мной, но… как бы невидимый.

Несмотря на дрожащую, опасную близость слёз, мне было хорошо – до натянутой, как струна, боли, до какого-то невыносимого спазма в горле и груди. Но боль эта была светлой, как небо над нашими головами. Убирая гитару в чехол, а деньги – в карман рюкзака, девушка сказала: