Unknown - i c9f346a077dd1b7f

“Пари Сен-Жермен”. А ведь это профессиональная команда.

Стернс ничего не сказал поначалу. Кингсли ждал и смотрел.

- Все ненавидят меня?

Он не казался обиженным, когда задал вопрос, но Кингу сразу захотелось

вернуться назад во времени и взять слова обратно. Он хотел забрать все обратно:

демонстрацию своего нрава на поле, злые слова, разочарование, которое приближало

его ближе и ближе к критической точке каждый день.

71

Принц. Тиффани Райз.

- Non, pas du tout, - сказал Кингсли, взрываясь шквалом французского. По

некоторым причинам, он чувствовал, что по-французски мог извиниться

красноречивее. - Никто тебя не ненавидит. Я сказал это в запале. Мне просто жаль, что

я сам не ненавижу тебя.

Стернс подошел еще ближе. Он сел на кровать напротив Кингсли.

- Почему тебе жаль, что ты не ненавидишь меня? – Стернс смерил его прямым

взглядом, и Кингсли еще раз отметил темноту, пышность его ресниц и то, как они

заставляли его серые глаза казаться еще более непроницаемыми.

Кинг вздохнул. Он уронил футбольный мяч на пол между ними. Мягко

коснувшись носком мяча, он позволил тому откатиться к Стернсу. Стернс поставил

ногу сверху на него, останавливая.

- Что ты такое? - спросил Кингсли, не зная, что он подразумевал под этим

вопросом, но нуждаясь в ответе. Стернс, казалось, понял вопрос, даже если сам

Кингсли - нет.

Он вздохнул и легонько пнул мяч, так что, тот мягко покатился обратно к Кингу.

- Отец Пьер, священник, который преподавал мне французский язык, у него была

теория насчет меня.

- Она о том, что ты - образчик Второго Пришествия Христа? Если так, то я уже

слышал это.

Стернс ничего не сказал, только впился взглядом в Кингсли, сжав губы в тонкую,

неодобрительную линию.

- Извини. Серьезно, расскажи мне его теорию. Я хочу знать.

- Отец Пьер обладал фотографической памятью. Он заучил Библию полностью

на французском и английском языках. Он смог вспомнить почти все, что он когда-

либо читал десятилетия назад, один лишь раз взглянув. Удивительно.

- Так что, у тебя фотографическая память?

Стернс покачал головой.

- Нет, вовсе нет. У меня нечто другое. Если я делаю что-то один раз, делаю это

хорошо, я знаю, как сделать это совершенно, почти интуитивно. Если я ударю по

мячу, мое тело понимает игру. Я разучил гаммы на фортепиано и как-то знал, как

играть. Отец Пьер верил, что у меня фотографическая мышечная память.

- Футбол задействует ноги. Пианино - руки. Теория отца Пьера не объясняет,

почему ты так преуспеваешь в изучении языков.

Кингсли пнул мяч и отправил его обратно к Стернсу.

72

Принц. Тиффани Райз.

- Нет, объясняет. Язык - это мышца.

Стернс сказал слова просто. Конечно. Конечно, язык был мышцей. Но подтекст

этих слов… Стернс мог однажды использовать язык для чего-то другого – возможно,

поцелуя – и он навсегда запомнит, как идеально целоваться…

- Я соврал, - тихо сказал Кингсли. - Я действительно ненавижу тебя.

Стернс лишь снова улыбнулся.

- Почему?

- Ты… - Кингсли остановился. - Я слишком много о тебе думаю.

- Да, это проблема.

Стернс откатил мяч ему еще раз.

- Oui. Une Grande Probleme. Мне следовало бы думать о стольких вещах, школе,

моей сестре в Париже, моих родителях, Терезе, Кэрол, Сьюзан, Жаннин…

- Кто они?

Кингсли улыбнулся.

- Подружки.

Глаза Стернса слегка расширились от удивления.

– Все они?

Кивнув, Кингсли ответил:

- Oui. Или были. Прежде, чем я приехал сюда. Хотя они пишут мне письма.

Замечательные, ужасные письма. Я мог бы продать их в этой школе и заработать

достаточно денег, чтобы заплатить за свое обучение здесь. - Кингсли выразительно

поиграл бровями, глядя на Стернса. - Эти девчонки хотят меня. И я хотел их.

- Хотел? В прошедшем времени?

- В прошедшем времени. Oui. Я едва ли сейчас могу вспомнить, как они

выглядят. Я хочу верить, что забыл их из-за того, что произошло. Но это не так.

Кингсли взглянул на Стернса, а затем обратно на пол. Он едва коснулся мяча

кончиком пальца, и мяч прокатился между ног Стернса.

- Что с тобой случилось?

- Футбольная команда. Американский футбол, не настоящий футбол, - пояснил

Кингсли. - У меня была девушка, красивая девушка. И у нее был брат. Очень большой

брат. Он узнал, что мы были вместе, что я лишил невинности его милую сестренку…

73

Принц. Тиффани Райз.

Кингсли чуть не рассмеялся вслух, просто говоря эти слова. Тереза? Невинная?

Эта девушка раздвинула ноги для половины школы, прежде чем он добрался до нее.

Но Тереза не просто раздвигала ноги для Кингсли, она влюбилась в него. И когда он

переспал с другой следующей ночью, тогда она пошла плакаться к своему брату.

Кинг рассказал Стернсу всю историю: о руке на его затылке на стоянке за

стадионом, о семерых футболистах, которые окружили его, о ноже, который Трой

вонзил ему в грудь, но порез оказался косым, что в конечном итоге и спасло ему

жизнь.

- Нож? Тебя порезали? - Стернс склонил голову набок и посмотрел на Кинга

долгим, загадочным взглядом.

- Ах, да. Ты еще не видел шрам? - Кингсли сдернул футболку через голову. Он

подошел к другой кровати и сел рядом со Стернсом. - Прелесть, правда?

Развернувшись к Стернсу, Кинг продемонстрировал рану на своей груди. Порез в

основном зажил, после аккуратного шитья и лечения, но двухдюймовый длинный

белый рубец все еще украшал кожу над его сердцем.

Стернс ничего не сказал, он изучал шрам. Медленно, он поднял руку и кончиком

пальца погладил его от края до края. Кингсли не шевелился, не позволяя себе ни

двигаться, ни дышать.

Как он мог? Стернс дотрагивался до него. Слова отдавались эхом в голове:

Стернс дотрагивался до него... Стернс дотрагивался…

Кингсли наклонился вперед и прижался губами ко рту Стернса. И на один

прекрасный миг Стернс разрешил им находиться там.

Как только этот идеальный миг прошел, Кингсли оказался на спине, с руками над

головой, с запястьями, плотно и прочно вжатыми в матрас. Стернс схватил его за

запястья так сильно, что Кингсли, подумал, будто услышал, как что-то треснуло

внутри его руки.

- Прости, - выдохнул он. – Я не знаю, что…

Он старался вырваться из железной хватки Стернса, но никакие усилия не могли

освободить его. Стернс возвышался над Кингсли, стоя одним коленом на кровати, и

одной ногой на полу, вдавливая его все глубже и глубже в матрас. Лицо Стернса

зависло всего в шести дюймах от его собственного. Боль в запястьях, страх в его

сердце, все угрожало вызвать у Кингсли панику. Но, несмотря на панику, он

почувствовал еще что-то, странное спокойствие, чувство капитуляции. Кинг настолько