Синчан - Паутина Белого Паука

В суматохе она не поняла, кто из них поранил ей руку — случайно или нет. Но пролилась кровь, и запах ее ударил парней, словно хорошая оплеуха. Секунду-другую Ева боялась, что от нее они окончательно озвереют, но вышло наоборот. Братья замерли, оцепенели. Замерла и она, стараясь дышать не слишком громко.

Но даже сквозь шум в ушах Ева почувствовала, как кто-то к ним подходит. Повернув голову в сторону приближавшегося, девочка панически заговорила:

— Нет! Стойте! Не подходите пока, пожалуйста!

— Не буду, — успокаивающе пообещал Самир, администратор клуба. — Вижу, Вы справились сами.

— А?

Исаия, тот, в чью спину вцепилась Ева, без слов подхватил ее под коленями и медленно и осторожно выпрямился, поднявшись на ноги, а после позволил ей самой встать на твердую почву. Илия облизал рот, куда попала кровь Евы, и тоже встал — подчеркнуто неторопливо.

Ни первый, ни второй продолжать драку явно пока не собирались.

Вокруг их троицы собралась небольшая толпа зевак, среди которых были и вампиры, и служащие клуба. Ева постаралась не обращать на это внимание.

— Возьмите, — вручил ей Самир два одиночных ключа с пластиковой биркой на каждом. — Это от ближайших к клубу квартир. Александр вас проводит, — подошел огромный, хмурый мужчина с квадратным лицом охранника. — Не стоит привлекать излишнее внимание, — намекающе добавил администратор.

Намек Ева поняла. За драку их не оштрафовали, но из клуба все же попросили. Девочка сжала в ладошке ключи.

Всего два.

Итак, кто будет третьим лишним?

…

Вопрос решился, неожиданно для Евы, быстро, если не сказать, легко. Ей достаточно было попросить, чтобы Илья покорно взял один из ключей.

Хотя, откровенно говоря, Ева куда как охотнее забрала бы этот ключ себе одной, но, во-первых, ей этого никто не позволит из опасения за ее безопасность, а во-вторых, она сама не осмелится оставить братьев наедине.

Личное пространство девочки трещало по швам, грозя эмоциональным срывом, но она снова и снова отказывалась от личных нужд в пользу окружающих.

А как иначе?

Голова раскалывалась от сумасшедших событий, ноги не держали под тяжестью ответственности. С тихим вздохом Ева опустилась на край кровати, единственной, что была в комнате. Но здесь же находились диван и кресло, предположительно раскладывающиеся, так что двуспальная постель ее не взволновала.

Ее сейчас мало что могло взволновать. Эмоции и нервы достигли своего апогея, окончательно перегорев, оставив девочку онемелой и опустошенной. Она едва уделила внимание обстановке — обоям на стенах с растительным орнаментом, туалетному столику из светлого дерева с круглым зеркалом, парочке картин местной природы и постеру с Дамианом Янгом.

«Квартира явно принадлежала девушке», — это все, о чем подумала Ева. Думать ей не хотелось. Да и жить, откровенно говоря, тоже не особо… Будущее виделось туманным и мрачным.

— Душ примешь? — от вопроса Исаии, оказавшего вдруг прямо перед ней, Ева вздрогнула. Сердце ухнуло куда-то в район желудка и забилось там, словно рыба на крючке.

Молча и не поднимая глаз, Ева покачала головой. Она очень надеялась, что Исаия оставит ее в покое, но брат не был бы собой, если бы отпустил ситуацию без своих извечных въедливых вопросов.

— Илия сделал что-то еще? — спросил он, присев на корточки, чтобы заглянуть ей в глаза, не прикасаясь лишний раз.

Словно ему было противно.

От пришедшей на ум аналогии Ева почувствовала себя совсем плохо. Она была грязной, испорченной, извращенной малолеткой, что сама подставляет шею под клыки братьев, лишь бы получить маленькую дозу заоблачного удовольствия, что они приносили.

Ева не узнавала себя. Во что она превратилась, на кого стала похожа? Оправдывает себя заботой о них, а сама…

«Видишь? Ты хочешь меня. И ты любишь меня. Еще возражения будут?»

Да, она видела. Да, хотела. И любила, конечно. Вот только думать так, даже просто допускать такую возможность — кощунство. В ушах, как никогда отчетливо, звучал голос бабушки, снова и снова повторявший: «не ходи при братьях в таком виде. Не смей, пока не случилось что-то нехорошее».

«Что-то нехорошее» случилось. Бабушка не зря опасалась. И это всецело вина Евы. Неудивительно, что Исаие теперь противно.

— Эй, ну, чего ты? Скажи что-нибудь.

Ева покачала головой. Не в силах выносить собственный стыд, она спрятала горящее лицо в ладонях, ощущая, как кожа на шее, вокруг укуса Ильи, неприятно натянулась, пока еще едва зажившая.

Грязная. Грязная, грязная, какая же она грязная!

— Ев?

— П-простиии, — слово, выдавленное сквозь ком в горле, оцарапало изнутри, резануло по глазам, сдавило сердце, смяло легкие.

Истерика накатила стихийно, бушующим водоворотом.

Вдруг стало нечем дышать. Ева начала задыхаться, ловя ртом воздух слишком быстро и слишком отрывисто, ее бил озноб и опаляло кипятком, внутренности крутило, руки тряслись — так сильно все, так больно, ужасно, грустно, нечестно, противно… «нехорошо».

Как она могла! Как допустила!

Влажный всхлип ударил по ушам, и девочка поспешила зажать рот обеими руками, чтобы из него не вырвалось что-то еще, похуже.

В этот момент меньше всего Ева ожидала, что Исаия сгребет ее с кровати в свои руки, прижмет к груди, обнимет так крепко и сильно, что плечи перестанут дрожать, и зашепчет, что все хорошо, что ничего страшного, что, пока он рядом, с ней больше ничего не случится, что он оторвет голову любому, кто ее обидит, пусть только скажет кому.

Ева качала головой, не находя сил для иного протеста, ведь это из-за нее все пошло не так. Она не заслужила его слов и его заботы, она ничего не заслужила, кроме осуждения. Но Исаия не обращал внимания, продолжая шептать, не отпускал и гладил по голове. Он делал это так долго, что Ева сама не заметила, как притихла. Ей по-прежнему было плохо и муторно на душе, но в руках Исаии становилось спокойнее, легче.

Еще долгое время Ева тихо роняла слезы, вцепившись в него, как в последнюю реальную вещь в этом мире. Остальное было столь зыбким, столь незнакомым и непонятным, что и думать об этом было больно.

Однако пришло время, и кончились даже слезы.

Ева, наконец, заметила, что у нее затекли плечи и ноги. Но пошевелиться боялась, боялась вынырнуть из облака спокойствия, и снова искать оправдания своим действиям, разбираясь в том хаосе, что стала ее жизнь.

— Рубашку потом мне постираешь, — негромко хмыкнул Исаия, и Ева неуверенно кивнула, не зная, что последует за этой полушуткой. — Стало легче?

Ева снова осторожно кивнула. Тогда Исаия стал отстраняться, чем вызвал у девочки панику. Она тут же снова вжалась в него, уцепившись пальцами за материю рубашки.

Исаия замер. Поднял голову, издав полувздох-полустон, и снова опустил лицо в сгиб ее шеи.