Константин Бушуев - Оправдание

— Александр Винсентович, Наталья Михайловна, прошу меня простить, но давайте мы сделаем вот как. Сначала я побеседую с вашим сыном о конкретных обстоятельствах, при которых было совершено преступление, а уж потом вы мне расскажете все, что считаете нужным, о вашей дочери.

Лично мне такой вариант казался наиболее правильным. Родителей Насти не было на базе отдыха в тот роковой вечер, стало быть, они никак не могли сообщить мне сведения, необходимые для проверки показаний участников пикника. А вот Максим Трофимов там присутствовал, и с ним имело смысл разговаривать на эту тему. К тому же я по многолетнему опыту знал, что в присутствии родителей и вообще старших родственников молодые люди куда менее склонны к откровенности.

Квартира состояла из трех комнат. Как я понял, одну занимали родители, а две другие делили брат и сестра. Максим Трофимов оказался высоким жилистым парнем, с непропорционально вытянутыми руками и ногами, довольно симпатичным на лицо. Сходство с сестрой в глаза не бросалось, разве что форма скул и выражение глаз напоминали Настю. Когда он провел меня к себе, я был очень удивлен внутренним убранством комнаты, ее непохожестью на остальные помещения. Такое впечатление, что я очутился в каком-нибудь музее, в зале Древней Греции. Трудно было сказать, какого цвета обои в комнате, потому что их почти не было видно из-за множества репродукций известных художников эпохи Возрождения на темы древнегреческих мифов, рисунков с изображениями античных статуй и храмов и портретов исторических личностей из дохристианских времен. По углам стояли две гипсовые статуи высотой примерно в метр. Одна изображала безрукую-безногую полногрудую женщину, вторая — вооруженного коротким мечом воина-пехотинца в шлеме. На подоконнике и на столе красовались высокие узкогорлые вазы, на которых, приглядевшись, можно было разобрать сюжеты из повседневной жизни древнегреческого полиса.

Вопросов к молодому человеку у меня имелось великое множество, но, видя вокруг себя такое обилие специфических предметов, я спросил нечто совсем не относящееся к моему главному делу:

— А что это за картина?

Мой взгляд был прикован к изображению бородатого черноволосого мужчины в красном плаще и полуобнаженной женщины в каких-то легкомысленных обрывках белой ткани. И он, и она — явно не первой молодости. Мужчина одной рукой обнимал женщину за талию и как будто что-то нашептывал ей на ухо.

— «Юпитер и Юнона на горе Ида». Работа художника Джеймса Барри. — ответил Трофимов. — Вам нравится?

— Очень необычно, во всяком случае, — уклончиво ответил я. Мои познания в области изобразительного искусства довольно скромны, никогда живописью не интересовался и по художественным галереям не ходил, так что изображать из себя знатока не имело смысла.

— Знаете, Валерий Павлович, почему вы обратили внимание именно на эту картину? — спросил Максим. — Потому что вы привыкли к Рафаэлю, Микеланджело, Боттичелли, Тициану, Рембрандту… Они великие мастера, их творения известны всему миру. Их картины и скульптуры созданы примерно в одном стиле. Примерно в одном, подчеркиваю. Профессиональный культуролог укажет вам массу отличий в технике рисования, но для обычного человека, — он выразительно посмотрел на меня, — для обычного человека эти отличия незаметны. Эпоха Возрождения — она и есть эпоха Возрождения. А Джеймс Барри жил в восемнадцатом-девятнадцатом веках, причем в Англии, стране, имеющей весьма опосредованное отношение к античной культуре. В Англии тогда господствовала пуританская мораль, изображать женщин в таком фривольном виде не приветствовалось. Да и сами по себе проявления любовной ласки считались делом чуть ли не постыдным, не достойным того, чтобы их наносить на бумагу. А вот Джеймс Барри не побоялся нарисовать нетипичную для Англии того времени картину. Ему удалось увидеть то, чего не смогли увидеть и почувствовать великие итальянские художники…

Я вдруг поймал себя на том, что слушал его, слегка приоткрыв рот. Нечасто мне родственники подзащитных читают лекции по истории культуры. Этот парень явно был специалистом-самоучкой, вон сколько книг в шкафу со стеклянными дверцами, и чуть ли не все — по истории, культуре и мифологии Греции и Рима.

— Юпитер и Юнона — это ведь римские аналоги Зевса и Геры? — полуутвердительно спросил я, чтобы не обижать пацана полным отсутствием интереса и чтобы не выглядеть в его глазах полным профаном.

— Да. Вот изображение богини Геры, гляньте, — он указал на висящий над кроватью небольшой квадратный рисунок в светло-коричневых тонах. Полноватая женщина в бесформенном балахоне, с длинным посохом в руках и с венком на голове. Над фигурой женщины нарисована узорчатая ленточка, а на ленточке — надпись на латыни. — Это я сам рисовал.

— Скажите, Максим, а кто вы по образованию?

— Менеджер по управлению персоналом, — равнодушно ответил Трофимов.

— А все вот это, — я обвел руками вокруг, — просто хобби, да? Увлекаетесь историей античности?

— Культурой античности, если точнее. А в понятие культуры входят и психология, и мировоззрение, и мысли, и желания…

— Понял вас, понял, — уже не совсем деликатно перебил я, — Максим, давайте перейдем к более насущным вопросам. Скажите-ка мне как адвокату: в виновность вашей сестры вы верите?

— Нет. Не верю. Она никого не убивала. И я готов вам оказать любую помощь, только чтобы вытащить ее из тюрьмы.

Сказано это было очень твердым тоном, в голосе явно сквозила тревога и даже боль. Не далее как вчера подобные интонации я слышал в голосе Сергея.

— Я знаю, вы уже давали показания в следственном отделе. У меня есть копия протокола, я читал. Расскажите мне еще раз…

Молодой человек говорил медленно, чуть ли не нараспев, водя глазами по сторонам. Взгляд его останавливался то на рембрандтовской «Данае», то на «Венере Урбинской», то на большой фотографии какого-то морского побережья… Вглядевшись, я вспомнил: я же там бывал несколько лет назад, это местечко на Кипре, где, по легенде, вышла из пены морской богиня любви Афродита… Рассказ Максима не противоречил показаниям его друзей и не содержал никаких зацепок для меня как для защитника.

— Я правильно понял, было именно так: вы хотели налить девушкам вино, обнаружили его отсутствие и пошли в дом, там взяли две бутылки из холодильника, двинулись обратно, возле домика встретили Абрамова, который шел вам навстречу… Так?

— Не шел, а почти бежал, — уточнил Максим. — Он какой-то дикий был, злющий, глаза бешеные… Я ему сказал что-то вроде: «Эй, ты куда», а он только рукой махнул и поднялся в домик.

— Поднялся? Домик же одноэтажный, или я ошибаюсь?