Лейтон Миа - Герой

— Почему ты сидишь здесь, схватившись руками за голову, и выглядишь такой несчастной? — спрашивает Кельвин. — Ты как никто другой знаешь, что такое несчастье. И это не оно.

— Думаю, что это я должна задавать вопросы, — он скользит рукой по волосам, приглашая. — Почему ты здесь? — спрашиваю я.

— Прочитал о выставке.

— И что?

— Я видел, как ты снимала некоторые из этих снимков. Они многое значат для тебя.

— И всё?

Он вздыхает и спустя мгновение идёт через комнату.

— Скажи мне одну вещь.

Мои ладони падают на колени. Не стоит удивляться тому, что он вломился в мою галерею спустя три года и требует ответы.

— Ты счастлива? — спрашивает он.

Несколько лет назад я бы спросила у него, почему ему важно знать ответ, а ещё какое ему дело до моего счастья. Спросила бы, какое право он имеет интересоваться подобными вещами. Но всё это время я была вдали от него и скучала, и это ослабило злость, которая появилась в сердце после моего отъезда.

— Я не знаю, Кельвин. Не знаю, как быть счастливой.

— Ты по-прежнему не любишь меня?

— Это разные вещи.

Его губы дёргаются в полуулыбке.

— И что?

Вопрос повисает в тишине, а я смотрю на него. Он небрежно убирает волосы со лба, а потом прячет руки в карманы джинсов. На нём нет очков. Только тёмный пуловер с закатанными рукавами, и он просто Кельвин.

— Ты сломал меня, — отвечаю я тихим шёпотом. — И никто, кроме тебя, не сможет склеить меня обратно.

Он делает глубокий вдох.

Смущение, которое я всегда ощущала в поместье, пульсирует в моих венах и усиливается с его присутствием.

— Почему ты здесь? Мучить меня?

— Потому что люблю тебя. Я недостаточно силен, чтобы попрощаться как следует. Даже через три года эта любовь не угасла. Потому что я всегда любил тебя с тех самых пор, как ты была маленькой девочкой. Просто не знал, что мне было позволено любить тебя.

— А кто говорит, что тебе позволено это сейчас? Почему ты решил, что теперь тебе можно меня любить? После всего, через что я прошла, как мы можем быть чем-то помимо того, кем мы были в поместье?

— Я хочу освободить тебя. Позволь мне излечить то, что болит.

— Ты болишь, — произношу я, прижимая руки к сердцу. — Здесь. Ты оставил раны, а теперь хочешь излечить их? Ты похититель, который хочет меня освободить? — я задаю ему вопросы, которые не переставала задавать себе с той самой ночи, как узнала правду. — Как ты можешь быть одновременно хорошим и плохим? Как я могу любить и ненавидеть тебя? Как ты можешь быть моим спасителем и врагом? Как я могу хотеть наказать тебя и простить?

Он тут же фокусируется на одном слове.

— Простить?

— Я прощаю тебя, — произношу я.

— За всё то, что я сделал с тобой?

— Нет. Я прощаю тебя за моих родителей.

Неразделимая боль пронзает его лицо так сильно, что он не смог бы спрятать её, даже если бы попытался.

— Как ты можешь простить меня за это?

Я встаю из-за стола и иду к нему.

— Потому что это никогда не было твоей виной, — произношу я, удерживая его взгляд. — Ты не несёшь ответственность за их смерть, за моё детство или за меня.

— Несу, — отвечает он. — Я подводил тебя снова и снова.

Касаюсь его груди ладонями.

— Это не твоя вина, — произношу я ровным голосом. — Но знаю, тебе нужно услышать то, что я тебя прощаю.

Его руки сжимают мои запястья, и он подносит ладони к своим губам, целуя их по очереди. В уголках его глаз — влага, которую я стираю.

— Ты такая замечательная, — произносит он.

— Не знаю почему, но твоя боль — это моя боль. Я как-то неуловимо связана с тобой, — на его лице появляется надежда, и я освобождаю запястья из его рук. — Но теперь у меня своя жизнь и парень, который меня любит.

— Парень, которого ты любишь?

— Я не знаю, что такое любовь. Слишком многое было отдано.

— Позволь мне снова научить тебя.

Не могу поверить, что здесь, в окружении этих фотографий из ада и чистилища, мой враг просит меня полюбить его.

Он прикасается к моему лицу так нежно, что я уверена, будто мне это кажется. Веки закрываются, когда его палец ласкает мою скулу.

— Кроме тебя мне не о ком заботиться.

— Не делай этого, — произношу я. — Не смей целовать меня.

Жар его рта у моей щеки, а его тело в миллиметрах от того, чтобы вплотную прижаться к моему. Я знаю ощущение прикосновения этого тела. Он целует мой лоб, переносицу, уголок моего рта. И мои губы раскрываются для маленьких вдохов, но в этой тишине нам нечего вдыхать, за исключением нас двоих. Он руками обвивает меня и притягивает так близко, насколько это возможно.

Я прикасаюсь к его щекам, и наши губы встречаются. Вкус Кельвина — это то, что я хотела ощутить с того самого дня, как солгала, глядя ему в глаза. Тот, по которому я изголодалась с момента моего отъезда. Мои руки чувствуют его, а губы прикасаются к его губам, но он всё равно болит во мне.

Его язык нежно облизывает мою нижнюю губу, а после проходится по кончикам моих зубов, умоляя простить. Наконец он сталкивается с моим языком, и руками я хватаюсь за шею, пытаясь притянуть его ближе, потому что хочу, чтобы мы растворились друг в друге и слились в единое целое. Его пальцы впиваются мне в спину, а эрекция — в мой живот. Кельвин-похититель исчез не полностью.

Мы пятимся назад, пока я не натыкаюсь на край своего стола. Он наклоняет голову и наблюдает за тем, как скользит руками вверх. Они грубые. Воспоминания выжжены на его ладонях, кончики пальцев щекочут меня, когда он проводит ими по моему телу. Я тяжело дышу, смотря в потолок, а его большие пальцы исследуют линию моей шеи под подбородком. Кельвин наклоняется к моему уху и шепчет. От прикосновений его рук к моему горлу из меня вырываются мягкие стоны. Он обнажает зубы возле моей челюсти.

— Ты можешь?

— Я уже сказала, что да, — отвечаю на выдохе.

Сердцебиение отдаётся в ушах и между ног. Он прикасается кончиком носа к моему.

— За всё? Ты можешь простить меня за всё?

Я вижу слова, висящие в воздухе, буквы вспыхивают передо мной, словно их кто-то поджёг. Они загораются и сразу тухнут, а комната начинает вращаться. Тонкие трещины внутри меня шевелятся и раскрываются, кровь заполняет их, окрашивая в красный цвет.

Его прикосновение исчезает.

Он вообще был здесь?

«Простить?»

Меня окружает абсолютная тишина, и, возможно, это всё мне приснилось. Но я возвращаюсь в реальность, где эти слова не более, чем видение, а всё, что слышится, — это «Нет, нет, нет, нет, нет, нет…»

— Кейтлин.

Кельвин снова здесь, а в его зелёных глазах зарождается строгость. Его черты заостряются настолько, что могут вскрыть мою кожу как осколки стекла, и это то, чего я хочу. Хочу, чтобы Кельвин порезал меня.

— Куда ты пойдёшь? — горячо шепчет он, держа моё лицо в руках.