Владимир Леви - Доктор Мозг. Записки бредпринимателя

Дня ее рождения я не знаю…

Смертью мамы папа был потрясен и первое время был растерян, не знал, как жить дальше и как быть с нами, детьми. Билл, старший мой брат, к этому времени уже учился в интернате; после смерти мамы меня тоже отправили туда. Было трудно: я чувствовал себя сиротски одиноким и тосковал. За плохое поведение меня вскоре выгнали. На некоторое время меня приютила семья директора школы, в которой я раньше учился. Они поняли мое бедственное положение и очень помогли в это трудное время. Сопроводили в другой интернат, где я продержался около двух лет. Там тоже чувствовал и вел себя скверно, относились ко мне соответственно и, наконец, тоже выгнали.

Папа отдал меня в третий интернат, с грехом пополам я в нем доучился. Последние три школьных года проводил летние каникулы с папой в Коннектикуте, иногда приезжал к нему и в Нью-Йорк.

В 1942 г. я поступил в Колумбийский университет, но почти сразу был призван в армию, в военно-воздушные силы. Закончил службу в конце войны, в 1945-м. Начал учиться на авиационного инженера; вскоре перешел на индустриальную психологию, а после учебы погрузился в мир бизнеса. В продуктовой компании работаю уже более 25 лет…

С Биллом мы были очень дружны и близки. Он был ярче меня, гораздо способней. Я ради своих скромных отметок тяжко трудился, да к тому же много душевной энергии уходило в невротические тревоги. А Билл, не стараясь, легко получал хорошие оценки, когда хотел. В школе у него были проблемы не из-за слабых знаний, а из-за поведения. Часто прогуливал занятия и получал за это втыки от папы.

После нескольких фальстартов поступил на первую научную степень в Гарвард – тут поведение его было примерным. Потом окончил медицинское училище при колледже врачей и хирургов в Колумбийском Университете.

Студентом был блестящим; но как раз в это время у него и пошли жуткие депрессии, а вскоре началось долгое, трудное и безуспешное лечение психоанализом… Нет, я не прав, не безуспешное – все-таки двадцать лет продержался. Не будь психоаналитической терапии, наверное, и этого срока не протянул бы.

После недолгой службы в армии работал врачом-педиатром. Позднее заинтересовался психиатрией и получил степень магистра в этой области. Некоторое время практиковал как детский психиатр, потом пришел к выводу, что детские проблемы исходят от родителей, и занялся психиатрией взрослых. Папе это очень не нравилось: его отношение к интроспективному терапевтическому процессу и психиатрии было сугубо отрицательным. Билл же по понятным причинам испытывал негативные чувства к бихевиоризму. Как только отец узнал, что Билл занимается психиатрией, между ними возникло многолетнее отчуждение. Они снова сблизились лишь незадолго до папиной смерти.

– Как ваш отец относился к депрессиям Билла?

– Для поверхностного взгляда эти депрессии заметны не были. Билл был очень подвижен, активен, много смеялся, казался веселым, иногда даже чрезмерно. Замаскированные депрессии – я-то о них знал, а папа вряд ли догадывался. Билл никогда не делился с ним своими переживаниями, не рассказывал, что лечится психоанализом, папу это не обрадовало бы. Папа избегал разговоров о каких-либо психологических или психиатрических проблемах. Слабых личностей сдержанно презирал.

(ВЛ: – Душевнобольной психиатр, пациент и доктор в одном лице – случай не единичный и с точки зрения суицидальной опасности неблагоприятный. Сравнимая история – у великого русского психиатра Кандинского.)

…Все, о чем я сейчас рассказываю, в течение долгих лет оставалось за гранью моего понимания. Лишь через несколько лет после смерти папы я все это осознал, разобравшись в своих чувствах с помощью шестилетнего курса психоанализа. К психоаналитику пришлось обратиться из-за сильнейшей депрессии. Я был на волоске от самоубийства, как-то раз попытался даже его совершить…

(Однажды, напомню, Джеймс Уотсон спас своего брата, совершившего первую суицидальную попытку. За второй уследить не удалось… В своих вопросах Ханнуш деликатно обошел эту самую болезненную часть истории братьев; сам Джеймс Уотсон рассказал о самоубийстве Билла лишь в немногих словах. – ВЛ).

Два года психоанализа принесли мне значительное облегчение; но тут внезапно Билл, работавший в это время психиатром в Нью-Йорке, покончил с собой. (Это произошло через четыре года после ухода из жизни его отца, Джона Уотсона. – ВЛ.) Чтобы устоять в горе и не отправиться вслед за братом, мне еще четыре года подряд пришлось ходить к психоаналитику.

Знаю: тяжелые депрессии с самоубийствами случаются и у многих людей, не воспитывавшихся бихевиористски, и мои рассуждения могут рассматриваться как одностороннее толкование того, что случилось с братом и со мной.

Тем не менее, я уверен, что следование канонам бихевиоризма, особенно такое жесткое, какое представлено в ранних книгах папы, наносит тяжелый изъян развитию «Я» ребенка, лишает его душевной силы и вызывает много проблем в последующей жизни.

Наша с Биллом жизнь стала трагическим опровержением того, что папа ожидал от практического применения своей доктрины. Мы оба оказались неспособными управляться со своими чувствами – принимать их, выражать и осмысливать. Лишенные возможности делиться с родителями своими переживаниями, весь свой негатив, все вопросы, недоумения и обиды мы вытесняли в подсознание, и наконец, негатив этот обратился на нас самих. Возникшая в результате ущербность самооценки привела меня к тяжелому кризису, а Билла увела на тот свет.

В дополнение к психоанализу

Запись о Билли, сделанная Розали 23 июля 1922

(Билли было 7 месяцев)

…Пока купались в ванночке, малыш тянул ручку через голову к тазику, который стоял на стуле. Я несколько раз этому воспрепятствовала, он начал плакать и шарить ручонками всюду, куда мог дотянуться. Наконец, обеими ручками схватил свою пипку и крепко ее зажал. Я убрала ручки, а он обратно. Я второй раз отняла ручки, он с криком опять за свое. И опять, и опять… Подошел Джон и крепко сжал его пальчики. Малыш заорал очень громко и убрал ручки сам, а я побыстрее заменила ему то, что он хватал, резиновой игрушкой.

Сексуальная паранойя?

Папа был очень неравнодушен к женскому полу. Не посмею сказать, что бабником, но уж точно был дамским угодником. В него влюблялись многие женщины. После того, как не стало мамы, он больше не женился, но любовницы были. Папа был противником грудного вскармливания и категорически возражал против того, чтобы оно продолжалось после того, как ребенок научится сам держать чашку или бутылочку. Мне думается, это его убеждение происходило из-за повышенного внимания, которое он по-мужски уделял данной части женской анатомии. В базовых потребностях растущего человека он, видимо, был не особо сведущ.