Владимир Леви - Доктор Мозг. Записки бредпринимателя

Вот и с половым просвещением получился вывих. Папа был убежденным сторонником как можно более раннего сексуального просвещения. Полагал, что секс должен поощряться открыто, и что подрастающим детям нужно не только рассказывать о сексе, но и демонстрировать его. Слова типа fuck в его лексиконе были обычны.

Инструктировать нас с братом насчет секса папа и мама начали с того времени, когда мы, по их мнению, достаточно подросли, чтобы понимать, о чем речь. Нам пришлось довольно рано узнать, что секс – штука естественная, и его не надо скрывать и стыдиться. Но секс в это время еще не представлял для нас особого интереса, и звучало все это как какие-то скучные обязательные уроки. Нам рассказывали о беременности, о способах предохранения, о венерических болезнях, о требованиях к правильному исполнению половых сношений, а мы терялись, не знали, как к этому относиться. Все, что мы потом узнавали о сексе в школе и дальше, для нас было уже не ново и не удивительно, и мы смутно чувствовали, что эти ранние половые познания произвели какое-то опустошающее воздействие.

– Раннее половое воспитание сейчас становится социальной нормой. Может быть, дело в том, что ваши родители слишком опередили свое время в этой области, и это вызвало у вас психологический диссонанс?

– Может быть… Опасно, мне кажется, не сексуальное просвещение само по себе, а чрезмерная акцентировка, слишком раннее повышенное внимание к этой стороне жизни, слишком настойчивое. Мне было около семи лет, и я отчетливо помню: папа не раз говорил мне и брату, при маме и при гостях, что если бы только это дозволялось законами общества, он бы нашел для нас обоих любовниц. Это могло бы быть неплохой идеей для восемнадцатилетних ребят, но для семилетнего и девятилетнего, согласитесь, немножко не то.

– Как ваш отец относился к мастурбации, говорил ли с вами на эту тему?

– Да, и не раз. Говорил, что онанизм естествен для подростков и даже детей. Не поощрял нас в этом занятии, но и не вел себя так, чтобы у нас возникло связанное с онанизмом чувство вины. Говорил лишь, что непозволительно мастурбировать взрослым. Помню, с презрением рассказывал об одном мужике, занимавшемся онанизмом, пока жена его была беременна. В его глазах это было низко. Он всегда подчеркивал важность взаимности в сексуальном удовлетворении.

– Ваш отец частично разделял взгляды Фрейда на сексуальность?

– Да, и в немалой мере, хотя и старался этого не показывать, ведь он объявлял себя противником психоанализа, этого «вудуизма», как он выразился однажды.

Секс он понимал, как сугубую физиологию, вне связи с любовью, с каким-то человеческим единением или семейными узами. Чисто биологическая функция, ничего больше. Зная папу, этого и можно было ожидать.

– Ваш отец в согласии с Фрейдом считал, что отношения матери и сына потенциально сексуальны, и что этому следует препятствовать. Как это убеждение проявлялось?

– Хотя мама была по натуре теплой, заботливой, чуткой и нежно любила нас, материнской ласки мы с братом не изведали, это было запрещено. Об отношениях с его собственной матерью папа не говорил никогда и вообще почти не рассказывал о своем детстве. Похоже, повышенное внимание и бравада по поводу секса шли у него от каких-то ранних переживаний и страхов, связанных с этой сферой. И куча проблем, которые он высматривал в отношениях матери и сына и вообще матери и ребенка, коренилась в его собственных прежних нерешенных проблемах. (ВЛ: – Да, можно предположить, что у Джона Уотсона сохранились какие-то воспоминания о запретном влечении, пробужденном в нем его матерью Эммой. После того, как Пикенс Уотсон покинул семью, мать стала с Джоном особенно ласковой.

Джон в это время был в предподростковом возрасте, когда половое влечение начинает переходить из детской фазы во взрослую и особенно легко связывается «со всем, что движется». Преходящие гомосексуальные влечения тоже возникают в это время довольно часто и могут фиксироваться. Исходившая от самой же Эммы баптистская нетерпимость к проявлениям сексуальности с большой вероятностью могла вызвать у двенадцати – тринадцатилетнего сына внутренний конфликт, «сшибку»: неуправляемое влечение – и страх перед ним, чувство вины. И вот взрослый Уотсон, как это часто бывает с психологами, спроецировал и вмонтировал свой подростковый комплекс в свою концепцию. Отсюда и двойственное отношение к психоанализу: и повышенный интерес, даже с элементами плагиата, и отталкивание, в основе которого – страх перед правдой собственных переживаний.)

– Как ваш отец относился к гомосексуализму?

– С неприязнью и подозрительностью.

Не употреблял таких слов, как «педик», «голубой» или «гей», но в слово «гомосексуалист» или «гомо» вкладывал негатив. Если бы папа слышал сегодняшние выступления против дискриминации людей с нестандартной ориентацией, он бы наверное, за голову схватился. Я замечал, что он склонен называть «гомо» мужчин, с его точки зрения, недостаточно мужественных. В эту его категорию могли попасть и гетеросексуалы с какими-то женственными чертами – неспортивные, неловкие, робкие или чересчур чувствительные и сентиментальные.

Женщины тоже были под подозрением: папа считал, что большинство из них из них явно или скрыто склонно к лесбиянству из-за того, что «вся социальная фабрика у нас женская», – он имел в виду и матерей, и нянь, и учительниц, и женщин-врачей.

Любопытно, однако, что к некоторым завзятым гомосексуалистам папа относился вполне терпимо. Одним из таких был психиатр из Балтимора, друг нашей семьи, особенно мамы. Он был морским офицером, флотским врачом. Однажды, помню, он заехал к нам погостить денька на три вместе с молодым подчиненным. Этот подчиненный был его любовником, и устроились они не где-нибудь, а в папиной спальне. Для меня это было ошеломительно – я ведь знал отношение папы к гомосексуализму, и вдруг такой радушный прием этой сладкой парочки.

– Говорили, что ваш отец женоненавистник, что он советовал мужчинам жениться на женщинах помоложе, а в то же время предостерегал женатых мужчин от соблазнения молодыми женщинами.

– Да, он советовал мужчинам жениться на женщинах моложе себя, потому что считал, и не без оснований, что здоровый мужчина в поздние годы жизни остается более сексуально активным, чем женщина. Но я никогда не слышал от него сентенций насчет соблазнов женатых людей. Не могу сказать, что папа был женофобом, но способен ли он был испытывать любовь в полном смысле этого слова – вопрос. Сексуальность – да, а любовь – не знаю… Дважды женился, но к институту брака относился как к пережитку. Был убежден, что эпоха моногамии кончилась, что общество больше не может и не должно ограничивать сексуальную свободу, которая фактически уже царствует, пиршествует и резвится. Допускал, что люди могут при желании долгие годы жить вместе и иметь сексуальные отношения, но супружеский союз считал бессмысленным бременем.