Александр Янов - Россия и Европа- т.2

«Союзников у нас нет, враги кругом и предатели за всеми углами, ну, так скажите, хороша ли ваша политика?» 106

Глава шестая Рождение

наполеоновского комплекса ПраВОСЛаВИв,

Самодержавие

и Славянство Мы знаем совер­шенно достоверно, что, по крайней мере, одна из этих неслыханно дерзких «самиздатских» записок Погоди­на (от 7 декабря 1853 года), которую я сейчас главным образом и цитировал, действительно попала в руки государя. Мало того, По­годин вовсе не преувеличивал , говоря, что она произвела на импе­ратора удивительно благоприятное впечатление. Как писал автору из Петербурга С.П. Шевырев, «твоя статья была в руках у царя, и прочитана им, и возбудила полное удовольствие его. [Она] ходит теперь по Петербургу». 107Ясно, что к тому времени Николай уже вполне, так^азать, созрел для «великого перелома» в своей поли­тике. Осознал, то есть, что все старые его внешнеполитические сценарии оказались негодными, бесплодными. Чего он еще не знал — каким новым сценарием их заменить. Именно это и требо­валось теперь от Погодина.

Как действительно следовало реализовать «наполеоновское» могущество России? Еще в первом письме 1838 года Погодин наме-

Там же, с. 91.

Там же, с. 78.

Там же, с. 330.

Н.И. Павленко. Михаил Погодин, М., 2003, с. 218.

кал, как мы помним, на естественную, по его мнению, альтернативу, говоря о «30 миллионах наших братьев, родных и двоюродных, сла­вян», и сообщая между делом, что «вообще будущее принадлежит сла­вянам». 108Полтора десятилетия спустя, когда новый внешнеполитиче­ский сценарий уже вполне у него сложился, он твердо уверен, что

«союзники наши в Европе, и единственные, и надежные, и могуществен­ные — славяне... ихю миллионов в Турции и 2о миллионов в Австрии. Это количество еще значительнее по своему качеству в сравнении с изнежен­ными сынами Западной Европы. Черногорцы ведь встанут в ряды поголо­вно. Сербы также, босняки от них не отстанут; одни турецкие славяне могут выставить 200 или 300 тысяч войска, и какого войска!» 109Да и в одном ли войске дело? Есть ведь еще у союза со славянами другая, моральная, сторона дела, и она, быть может, еще важней. Подумайте,

«сколько прибудет от этого сил и у русского Самсона! Или дух его не в счет уже пошел?.. Приезжай-ка Государь в Москву, на весну, отслужи молебен Иверской Божьей Матери, сходи помолиться к гробу Чудот­ворца Сергия, да кликни клич: Православные! За гроб Христов, за Свя­тые места, на помощь к нашим братьям!.. Вся земля встанет, откуда что возьмется, и посмотрим, будет ли нам страшен тогда старый Запад — с его логикой, дипломатией и изменою!» 110 Прерву на минуту этот полуторавековой давности спор, чтобы поде­литься с читателем одним вполне современным впечатлением. Про­сматривая в июле 2003 года на сайте газеты «Завтра» отклики на статью В. Бондаренко о «русском реванше», я наткнулся на такой перл: «Сразу вливается энергия от одного словосочетания ЕДИ­НЫЙ ПОРЫВ К РУССКОМУ РЕВАНШУ [заглавные буквы в ориги­нале]. И самое главное — это не мечта. Это витает в воздухе... Слу­чайно встретил в аэропорту культурного болгарина, живущего око­ло 12 лет в Германии и в Швейцарии. Буквально через 10-15 минут беседы болгарин сказал с какой-то сдержанной силой: „Да, мы сей­час бедные и униженные, над нашим порывом к христианской прав­де насмехаются, но я убежден, что Запад — это уже мертвое обще-

Там же, с. 12.

Там же, с. 102.

Там же.

ство. Еще будет наш СЛАВЯНСКИЙ ПРАЗДНИК, НАШ ПРАВО­СЛАВНЫЙ РЕВАНШ. Все у нас впереди! У них все позади"». 111

Вся и разница, как видите, между сегодняшним «культурным бол­гарином» и стариком Погодиным, что тот писал еще в первичной на­ступательной фазе наполеоновского комплекса, когда иллюзии были свежи и реальностью не поверены, а этот произносит точно те же са­мые заклинания в фазе фантомной — отсюда и вопль о православном реванше. В остальном совпадение полное, один к одному. И это после шести поколений, после стольких жестоко развеянных иллюзий... Да­дим, однако, опять слово Погодину: «Сербы ждут без сомнения, как ворон крови, знака к восстанию, вот вам и союзница, да какая!» 112

Но это уже война с Австрией, скажете вы. Ну и что? «Разве мы с нею в союзе, дружбе, мире?.. Австрия есть бельмо на нашем глазу, типун на нашем языке... пока Австрия еще не против нас, до тех пор Бог еще не с нами... Она послушалась тайной своей ненависти и Бог её накажет: дни её сочтены... Она погибнет вместе с Турцией или вслед за нею». 113

Погодин, как видим, просто рассек пополам то, что представля­лось Тютчеву «одним фактом». Его не заботило воссоединение цер­квей, зато «окончательное образование великой православной им­перии» разработал он куда подробнее.

«Россия должна сделаться главою Славянского союза... по естеству выйдет, так как русский язык должен со временем сделаться общим литературным языком для всех славянских племен не по принуждению русского правительства, а по законам филологии... К этому союзу по географическому положению, находясь между славянскими землями, должны пристать необходимо: Греция, Венгрия, Молдавия, Валахия, Трансильвания... в общих делах относясь к константинопольскому сейму и русскому императору как к главе мира, т.е. отцу многочислен­нейшего славянского племени». иА При этом, естественно, «русские великие князья на престолах Бо­гемии, Моравии, Венгрии, Кроации, Славонии, Далмации, Сер-

in

http://zavtraru

Отклик на статью В. Бондаренко в газете «Завтра», № 29, июль, 2003.

112

М.П. Погодин. Цит. соч., с. 116.

113Там же, сс. 117,108,103.

1U х

Там же, с. 120.

бии, Болгарии, Греции, Молдавии, Валахии — а Петербург в Кон­стантинополе». 115

Вот вам и новый сценарий. И новая генеральная цель внешней по­литики, достойная сверхдержавной России, тот Novus ordo, новый по­рядок в Европе, тот «альтернативный Западу центр мировой полити­ки», который Погодин считал единственно справедливым. Даже после того, как началась война в 1853-м, и началась нехорошо, неудачно, не видел он для неё никакого иного исхода. «Вот неизбежный конец на­чавшейся войны, рано или поздно, кто бы что ни говорил, кто бы что ни делал. Против рожна прати невозможно. Сила вещей сильнее силы людей. Как ни мудрят, ни умничают люди, а история требует своего... и горе дерзким, которые с умыслом или без умысла вздумают сопро­тивляться определениям Божественного промысла». 116

Тут важно понять, до какой степени звучало все это приговором — и не только всей прежней николаевской внешней политике с её га­рантиями целостности Турции или изоляцией Франции. Приговором звучало это и старой уваровской идеологической формуле, на осно­вании которой два десятилетия управлялась империя. Формула эта исходила, как мы помним, из того, что «мы сами по себе, а славяне сами по себе». Говоря на ученом жаргоне, она отказывалась иденти­фицировать Россию со славянством. И, с точки зрения Уварова, вполне резонно: зарубежным славянам, подданным своих законных государей, нечего было делать в его формуле. Но с рождением «пра­вославно-славянского» сценария Погодина и вожделенного переме­щения «Петербурга в Константинополь» стало вдруг очевидно, что Официальная Народность точно так же нуждается в «дополнении», говоря языком Тютчева, как и сама империя Востока.