Александр Янов - Россия и Европа- т.2

Там же, с. 245. *

Там же, с. 70-71.

народа: «Русский народ прекрасен. Но прекрасен он пока в воз­можности. В действительности же он низок, ужасен и скотен». 141

Вернемся, однако, к переживаниям Анны Федоровны по поводу предстоявшего мирного договора. 24 декабря 1855 года она запи­сывала: «Здесь все стоят за мир, потому что мы трусы». 1421 января 1856: «Император, который должен был принять сегодня [австрий­ского посланника] Эстергази, отказался видеть его. Бог в своем ми­лосердии еще раз оградил нас от унизительного мира». 1436 января: «Вчера в городе говорили, что Эстергази покидает Петербург... а се­годня только и речи, что о мире. Это объясняет мне состояние раз­дражения, в котором был император в эти дни; может быть, его му­чила совесть за то, что он уступил и подписался под позором Рос­сии... Бог знает, как я люблю императрицу. Но если будет задета честь России, я уже не смогу любить ни её, ни государя». 144

Самое тут интересное, что Тютчева не только ничего не знала о действительном положении дел в стране и на фронтах, но и не хоте­ла знать. Не знала даже самого унизительного, того, что новые усло­вия мира были несопоставимо жестче старых «четырех пунктов», и отныне России вообще запрещалось держать на Черном море воен­ный флот. Бесчестье для неё лишь в одном: эти условия включали «от­каз от покровительства восточным христианам», 145т.е. оттого самого «Божьего суда с Востоком и с Магометом», идею которого внушил ей Погодин. Именно в этом был для неё позор России. И не для неё од­ной. Вот запись от 8 января: «Мужчины плакали от стыда, а я, которая так верила в^мператрицу!.. Она мне сказала, что им тоже это очень многого стоило, но что Россия в настоящее время не в состоянии про­должать войну. Я ей возразила то, что повторяют все, что министр фи­нансов и военный министр — невежды, что нужно попробовать дру­гих людей прежде, чем отчаяться в чести России... Я была до такой степени вне себя, что мне ничего не стоило повторить императрице все самые суровые суждения, которым их подвергают... Если бы я не

Quoted in N. Riasanovsky. Op. eft., p. 99.

Анна Тютчева. Цит. соч., с. 227.

Там же, с. 229.

Там же, с. 231.

любила её так сильно, я бы не страдала так. Они не понимают того, что делают... когда подвергают честь России четвертованию». 146

ю января: «Я так страдаю, так страдаю... Россия опозорена и кем же? Теми, кого я любила всеми силами своего существа... Я ей сказала, что все в отчаянии, говорят, что императору, вероятно, да­ли наркотические средства, чтобы заставить его подписать такие позорные для России условия». 147Беззаветная вера Тютчевой в сла­вянскую идею на наших глазах сделала невозможным осмысленный диалог даже с самыми дорогими ей людьми. Она просто отказыва­лась понять, что война проиграна безнадежно, что положение стра­ны катастрофическое и продолжение войны поставило бы под угро­зу само существование империи.

Императрица ей говорит, что «в Совете, который состоял не только из министров, но также из военных Южной армии и моряков флота, все были того мнения, что продолжение войны невозможно. [За него] не поднялось ни одного голоса». 148А Тютчева отвечает: «Если б они верили в призвание России, они обратились бы с при­зывом к русскому народу, они бы верили в его достоинство, в непо­грешимость нашей церкви... они подняли бы славянские народнос­ти и восторжествовали бы или погибли». 149Не было, как видим, об­щей почвы для спора.

Глава шестая Рождение наполеоновского комплекса

распутье... Я не стал бы, право,

снова перебивать себя, когда бы не одно удивительное совпадение. Как увидит сейчас читатель, оно и впрямь из ряда вон. Дело в том, что в началеХХ! века целые полосы «патрио­тических» изданий в России оказались вдруг заполнены гневными мо­нологами по поводу мира с Западом, как две капли воды похожими на причитания, которые мы только что слышали от А.Ф.Тютчевой. Словно

Там же, с. 232.

Там же, с. 232-233.

Там же, с. 234.

Все на том же

Там же, с. 236.

Все на том же 385 распутье...

бы и не прошло с тех пор полтора столетия и все еще стоит во главе России царь, а не президент РФ. Словно бы попрежнему правят в ней бал жгучие проблемы времен Тютчевой, принципиально отделявшие тогда страну от Европы: крепостное право, самодержавие и «высшие классы, проникнутые, — по её же словам, — глубоким растлением».

Но ведь на самом деле со времени её горьких жалоб жизненные реалии изменились поистине драматически. Так откуда же это прон­зительное сходство? Вопрос, согласитесь, замечательно интересный. Присмотримся сначала к ситуации 2001 года. Главным его событием был неслыханный в истории террористический акт. Самолеты, угнан­ные исламскими экстремистами, врезались в башни-близнецы Нью- Йорка, похоронив под горящими обломками тысячи ни в чем непо­винных людей. Кому, спрашивается, должна была втакой трагичес­кий момент протянуть руку Россия — жертвам или убийцам?

Для «патриотических» аналитиков тут и вопроса не было. Раз­умеется, убийцам. Во всяком случае, так рассуждал д-р философ­ских наук А.С. Панарин:

«Америка не должна получить русской помощи, никакой помощи от славян, как бы ни настаивали на этом либеральные компрадоры». И сурово, совсем как Тютчева, предостерегал:

«Те, кто будет сейчас игнорировать национальную точку зрения рус­ских, те рискуют своим политическим будущим»} 50 На беду Панарина, одним из таких «либеральных компрадоров», отважившихся рискнуть своим политическим будущим, оказался президент Роесии. «Американцы, мы с вами!» — воскликнул в ми­нуту скорби и выбора Владимир Путин. 151Могли ли «патриоты» не рассматривать этот шаг как акт предательства, как «четвертование России»? Еще за месяц до этого считали они Путина лидером Рус­ского реванша, «новым Иосифом Сталиным, затаившимся до вре­мени в еврейском подполье», по выражению А.А. Проханова. И вот он в тяжкий для Запада час протягивает ему руку. Что случилось? Опять опоили «императора наркотическим зельем», как предполо­жила по поводу Александра Николаевича Тютчева? Проханов, од­нако, уверен в еще худшем:

«Советская Россия», 20 октября, 2001.

Р. Медведев. Владимир Путин — действующий президент, М., 2002, с. 341.

«Цыплячье горлышко Путина все крепче сжимает стальная перчатка Буша. И писк все тоньше, глазки все жалобнее, лапки почти не дерга­ются, желтые крылышки едва трепещут». 152 А исламские экстремисты, лишь за неделю до ответного удара аме­риканцев угрожавшие из Афганистана южным границам России, во мгновение ока обратились в таких же романтических, как зару­бежные славяне для Тютчевой, любезных сердцу союзников.

«Общество не желает войны с талибами, — убеждал своих читателей тот же Проханов, — оно скорее симпатизирует им. Афганцы все боль­ше приобретают оттенок мучеников, стоиков, готовых выдержать страшный удар США. А лидер талибов мулла Омар превращается во второго Милошевича»} 53В еще один, иначе говоря, символ сопротивления вечному врагу.